Питер О'Доннелл - Недоступная девственница

Но сейчас…

Уилли Гарвин был мертв. Один миг, и мир Модести взорвался, словно сверхновая звезда. Относительно себя они никогда не заблуждались и прекрасно понимали, что однажды — может быть, сегодня, быть может, в следующий раз — сценарий операции не сработает, и один из них погибнет. Это было частью той игры, которую они избрали для себя, как другие выбирают горы и всей душой вкушают риск, взбираясь на вершину, убившую не один десяток альпинистов.

И вот это произошло, первым пал Уилли. Возможно, так даже лучше. Модести не сомневалась, что сам Уилли предпочел бы именно этот вариант, Модести легче переживала потери. Легче? О Боже! И это называется легче…

Собравшись с силами, она подавила приступ жалости к себе. Никаких слез. Уилли Гарвин мертв. Настройся на эту мысль и примирись с ней.

«Спи спокойно, Уилли, любовь моя. Нам было хорошо вместе. Ты всегда появлялся, когда я больше всего в тебе нуждалась. Я всегда могла опереться на твое плечо и только на твоем плече я могла позволить себе выплакаться. Ты гордился этим. Спасибо тебе за все, Уилли. Только благодаря тебе я чувствовала себя неотразимой».

Модести вызвала из памяти чуть хрипловатый голос и характерную широкую улыбку: «Ты выглядишь потрясающе, Принцесса. Давай еще немного погуляем в фойе — пусть все эти мужичишки от зависти возненавидят меня».

«Ты научил меня смеяться, Уилли. Все эти рассказы о твоих подружках… Желал ли ты когда-нибудь меня? Я всегда старалась не давать тебе повода для подобных мыслей. Это отнюдь не самое важное. У нас было гораздо более ценное сокровище. Мы не хотели омрачать счастье нашей дружбы, я чувствовала, что ты ценишь ее выше всего остального. И это могло бы произойти. Но тогда бы мы променяли истину на пустяк. Я знаю, что ты думал так же.

Спи спокойно, Уилли, любовь моя. Я привела тебя к гибели, но не бойся, я не стану винить себя. Тебе бы это очень не понравилось. Не знаю, слышишь ли ты мою мольбу, но, пожалуйста, не беспокойся обо мне. Если они решат устранить меня, из этого ничего не выйдет — ты же знаешь, я еще даже не пыталась найти путь к спасению. Сейчас я немного приду в себя. Мне будет очень трудно работать в одиночку после стольких лет, проведенных рядом с тобой, но я не выйду из игры. А бедняга Джайлз? Я должна вытащить его из этой переделки, если смогу. Трудно. Твой шанс не сработал, теперь придется действовать наверняка. Молись за меня, Уилли…

Спи спокойно, Уилли, любовь моя…»

Сознание смирилось со страшным фактом, мысль о потере растворилась в нем, хотя боль все еще резала по живому, и Модести понимала, что бесследно она не исчезнет. Никогда.

Она постепенно приходила в себя. Нервы ее уже успокаивались. Еще больше замедлив дыхание, Модести впала в транс и усилием воли остановила мыслительный процесс. Теперь ее мозг отдыхал.

Когда она вновь открыла глаза, солнце уже прошло точку зенита, а впереди виднелось побережье Северной Африки. В креслах напротив никого не было. У самой стены салона слева сидел Жако — голова его лежала на подушке, а шея была обмотана влажным полотенцем. Точнее, полотенце находилось между головой и массивными плечами, потому что шеи у Жако не было.

Повезло, остался жив, мелькнула у Модести горькая мысль. Когда Уилли выпал из самолета, любому другому на месте Жако просто оторвало бы голову.

Голубые глаза Адриана Чанса смотрели на Модести с ненавистью, запястье его было перебинтовано. Она понимала причину этой ненависти: все было против Уилли, но тем не менее он едва не убил обоих, Чанса и Муктара. Это было унизительно. Адриан Чанс обязан был кого-то за это ненавидеть, а так как Уилли погиб, наиболее естественной его заменой стала она, Модести. Лиза спала, свернувшись клубком на сдвоенных креслах.

Модести повернула голову и натолкнулась на взгляд Джайлза. Он выглядел усталым, но спокойным.

Не боится, подумала Модести. Что ж, хорошо. Она посмотрела на пустые кресла и тихо спросила Джайлза, куда делся Брюнель.

Шепотом, чтобы не услышал Чанс, Пеннифезер сказал:

— Пошел в каюту или как там называется место, где сидит пилот, — он опустил взгляд на свои стянутые смирительной рубашкой руки и снова посмотрел на Модести. — Мне очень жаль. Я имею в виду Уилли. Как бы я хотел взять тебя сейчас за руку.

Модести кивнула, давая понять, что принимает соболезнования. Немного помолчав, Джайлз сказал:

— Сейчас тебе получше?

— Да. А как ты?

— Все в порядке. Ты так долго спала…

— Я не спала. Просто некоторое время меня здесь не было.

— Йога? Что-то вроде гипнотического транса?

— Примерно.

— Я и не знал, что ты это умеешь.

— Меня научил этому один старик по имени Сиваджи в пустыне Тар, к северу от города Джодхпур. После я определила к нему Уилли… Впрочем, неважно. Что здесь происходило?

— Ничего особенного. Примерно час назад они меня развязали и разрешили сходить в уборную. А когда снова связывали, седой приставил к твоей голове пистолет. Ты не знаешь, где мы находимся?

— Пересекаем побережье Северной Африки. Наверное, они заправятся на каком-нибудь частном аэродроме, а затем полетим в Руанду.

— Как ты думаешь, у нас будет возможность разделаться с этими негодяями?

— Пока ее нет. До Руанды они будут держать нас в смирительных рубашках. А потом… Нам надо быть наготове, чтобы использовать любую возможность.

Словно признаваясь в страшном грехе, Джайлз неуверенно пробормотал:

— Если честно, я чувствую себя немного не в своей тарелке. Ты говори, что мне делать. Конечно, я не Уилли Гарвин, но тоже кое на что способен.

— Я знаю об этом, Джайлз.

Он некоторое время молча разглядывал лежащего в проходе Жако. На его лице появилась кривая ухмылка.

— Им пришлось попотеть. У Уилли не было никаких шансов — связанный, один против двоих. Но, Боже мой, еще немного, и он расправился бы с ними! Бьюсь об заклад, ты гордишься Уилли, это же обалдеть можно, как он сражался с ними!

— Да, это было здорово. В свое время я все обдумаю, если у меня будет такая возможность. Но сейчас все еще очень больно.

Брюнель вышел из пилотской кабины. Он бросил взгляд на Лизу, посмотрел на Чанса и сел напротив Модести. Минуты две они пристально смотрели друг на друга, потом Брюнель улыбнулся и взял книгу. Повернувшись к Чансу, он сказал:

— У нашей гостьи кровь на подбородке. Разбуди Лизу и скажи ей, чтобы вытерла.

Разбуженная Лиза двигалась словно автомат, глаза ее были абсолютно пусты. Лиза достала из аптечки вату и пузырек антисептика, сделала тампон, и Модести почувствовала, как холодная жидкость приятно пощипывает лицо. Закончив процедуру, Лиза уставилась на Модести и не отводила глаз, пока Брюнель не приказал ей сесть.

Он встал и, склонившись над Модести, пристально посмотрел на нее.