Питер О'Доннелл - Недоступная девственница

«Я бесплатно передаю весь урожай властям этой страны, — объяснил ей Брюнель во время поездки по «Бонаккорду», — а они экспортируют его и не знают, как меня благодарить. Я — благодетель номер один. Для себя нам зерна вполне хватает, а теперь мы пробуем разводить коз и овец».

По подсчетам Модести, на ферме было около восьмидесяти работников. Все — банту, вывезенные с севера. В качестве охранников и надсмотрщиков Брюнель использовал дюжину представителей народности кикуйю. Его повар и четверо слуг в доме были китайцами, их комнаты находились на первом этаже южного крыла, рядом с кухнями. Брюнель и его люди занимали северное крыло. В его окружение входили пять белых надсмотрщиков: двое — из Анголы, двое — из Южной Африки и один англичанин. Их комнаты располагались в центральной части дома, на втором этаже.

«Полезные люди, — сказал как-то Брюнель. — Мне удалось убедить их, что к местному населению следует относиться как к несмышленым детям. Поначалу они были склонны чуть что пускать в дело плеть. Как сложится судьба гастарбайтера, естественно, никого не волнует, поэтому-то я их и использую, но при этом мне дорог тот имидж, который я создал себе в этой стране».

Вскоре Модести узнала, что все пятеро охранников Брюнеля — уголовники, которых разыскивает полиция их стран: Камачо и Мескиту — за изнасилование, Лоеба — за убийство. Она ничего не знала о Ван Пинааре и Селби, но всегда считала южноафриканца вором, а англичанина — психопатом.

Сейчас внизу дежурил Мескита.

Модести отметила на своем плане помещение мастерских и квадратиком обозначила гараж, расположенный сразу же за складом горючего, примерно в двухстах ярдах юго-восточнее главного корпуса. Критически осматривая свое произведение, Модести нахмурилась: она чуть не забыла, что в том же комплексе находится и генераторная подстанция. Странно, обычно Модести было достаточно лишь бегло ознакомиться с территорией, и спустя несколько недель она могла точно и быстро нарисовать план ее застройки. Сейчас же, даже после столь подробного осмотра «Бонаккорда», она почти ничего не могла вспомнить и изо всех сил старалась преодолеть охватившее ее оцепенение — состояние, доселе Модести неведомое.

К северо-западу от особняка простиралась полоса лесистой саванны, за которой начиналась засушливая область, беспорядочно перерезанная горными хребтами и ущельями. Так ли уж беспорядочно, подумала Модести. Ведь именно там, у самой границы поместья должен лежать горный массив Недоступная Девственница.

Заросшая лесом саванна закрывала обзор, но Модести догадывалась о характере расположенной за ней местности: ей удалось подслушать разговор Ван Пинаара с Брюнелем. Оказывается, один из патрулировавших территорию поместья кикуйю обнаружил следы льва, всего в полумиле от особняка, и Ван Пинаар горел желанием устроить охоту. Восточная часть «Бонаккорда», особенно районы близ болота, изобиловала хищниками, но чтобы лев подошел так близко к дому, да еще с северо-запада — такого обитатели поместья не могли припомнить.

Разглядывая небольшой кружок на своей карте, Модести вспомнила о горилле по кличке Озимандис, которую Брюнель продемонстрировал ей в самый первый день. В ста ярдах от дома, на живописной, окруженной акациями лужайке стояла огромная круглая клетка диаметром около сорока футов. В ней и жил Озимандис, самец серебристой горной гориллы.

От клетки исходил резкий запах зверинца. Модести запомнила поросячьи глазки, злобно сверкавшие из-под мощных надбровных дуг, огромные лапы, вцепившиеся в толстые прутья клетки, густой мех с серебристым отливом — Озимандис глухо рявкнул, повернулся к зрителям спиной и грузно двинулся в обход своей тюрьмы.

Но острее всего в память Модести врезалось странное выражение на лице Брюнеля и лихорадочный блеск его покрасневших глаз.

— Я держу его здесь как наглядный пример превосходства разума над грубой силой, мисс Блейз.

В тот момент Модести показалось, что Брюнель грезит наяву.

— Взгляните на это ужасное создание, — продолжал он. — Когда Озимандис встает на задние лапы, его рост равен шести футам, ничуть не ниже среднего мужчины. Весит он триста шестьдесят фунтов, то есть примерно в два раза тяжелее обычного человека. Обхват его грудной клетки — шестьдесят два дюйма, ширина плеч — три фута. Запусти в эту клетку самого сильного человека на земле, и Озимандис разорвет его, как тряпичную куклу.

Брюнель оглянулся. Адриан Чанс бродил вокруг автомобиля, Жако Муктар поигрывал пистолетом, облокотившись на капот.

— Жако очень силен, — сказал Брюнель. — Вам удалось его одолеть. Но с Озимандисом этот номер не пройдет. С голыми руками ему не сможет противостоять ни один человек. Не желаете попробовать, мисс Блейз?

— Нет.

А что, если убить Брюнеля прямо сейчас? Модести попробовала проиграть ситуацию: другой шанс вряд ли представится, а если сделать все быстро, то от Чанса и Муктара я сумею уйти. Но нет. Остается еще Джайлз Пеннифезер. Убить Брюнеля означало бы убить Джайлза.

— Адриан хочет посадить вас в клетку к Озимандису, — лениво произнес Брюнель. — Это стало у него навязчивой идеей.

Модести молчала. Выдержав паузу, Брюнель продолжал:

— Очень может быть, что я держу Озимандиса из тщеславия — как видите, я не вышел ростом, отнюдь не силач. А вот он — воплощение грубой физической силы, существо, вселяющее ужас, в припадке ярости способное разорвать на клочки взрослого льва.

Он протянул к ней свою детскую ручку и улыбнулся.

— Но Озимандис сидит в клетке, а я свободен. Он принадлежит мне.

Брюнель снова обернулся. Он был совершенно спокоен, словно данная тема его нисколько не волновала.

— Точно так же, как мне принадлежат те двое. И многие другие, подобные им. Жестокие и сильные люди.

Он бросил взгляд на Модести и безразличным голосом добавил:

— И вы будете принадлежать мне. Продолжим нашу экскурсию?

Тогда Модести не придала его словам никакого значения. У нее было множество врагов — каких только угроз она от них не наслушалась! Но сейчас… С каждым днем ощущение собственной беспомощности росло и подавлять его становилось все труднее и труднее. Она понимала, что если ее защитный панцирь даст трещину, сквозь нее хлынет страх и тогда все будет кончено. Всю жизнь лавируя среди многочисленных опасностей, Модести усвоила аксиому: выживает только тот, кто даже не допускает мысли о поражении. Это стало ее жизненным кредо, однако сейчас она впервые усомнилась в его истинности, что уже само по себе вселяло в нее страх.

Разглядывая нацарапанный на полу план, Модести пыталась проанализировать причину столь катастрофической потери уверенности в себе: прошло уже пять дней… и я еще ничего не сумела сделать. Просто невероятно! Учитывая все особенности ситуации, можно утверждать почти наверняка, что у меня есть шанс на успех. Но как его вычислить? Казалось, Модести потеряла способность логически мыслить, ей не хватало чего-то очень важного — чего-то, что всегда помогало находить выход даже в самых безнадежных ситуациях.