Александр Витковский - За пять минут до ядерной полуночи

– Наш парень, – удовлетворенно щелкнул языком Кораблин. – Когда били – молчал… Теперь вот расслабился… – Переварив услышанное, он отозвал в сторону чекиста.

– Ну, что делать будем, Александр Васильевич?

– Кончать с этими уродами надо. И чем скорее – тем лучше. Не ровен час, придут сюда, а своих нет. Сначала их, конечно, поищут, ведь не поверят, что обоих укокошили, да и следы мы замели. А как поймут, в чем дело, совсем остервенеют. Чего доброго, из гранатомета в дверь шарахнут… Да и своего иранца вот-вот хватятся, а может, уже ищут его, чтоб в расход пустить. Он им больше не нужен, как и пираты эти сомалийские.

– Так что, убивать их, что ли?… – нерешительно произнес капитан.

– Сейчас иного не дано. Они-то по такому поводу заморачиваться не станут. Для исламских радикалов жизнь всех неверных – тьфу, жизнь барана для мясника. Даже сомалийцев, своих братьев по вере, прикончили, что уж про нас говорить…

– Ну, тогда я полностью тебе подчиняюсь. Говори, что делать будем. Я-то ведь про пиратов только книжки читал да кино смотрел… А моя матросня тебя совсем зауважала… Кажись, поняли они, что никакой ты не инженер с завода, а человек с Лубянки… Ну, да ладно, что уж теперь секреты городить. Ты только растолкуй нам внятно, что и как, а мы уж не подведем.

– Проинструктирую… – И, снова подойдя к иранцу, спросил: – Где сейчас эти бандиты?

– Когда я уходил, основная часть была в рубке. Они думают, как прорваться в машинное отделение и завести двигатель. Остальные разбрелись по кораблю.

– Так как же прикажете это понимать?!

Обычно спокойный и выдержанный генерал-лейтенант Службы внешней разведки Николай Константинович Гарушкин был вне себя от злости и, что крайне редко с ним случалось, устроил крутой разнос своим коллегам из контрразведки, которых специально пригласил в свой кабинет в Ясенево, хотя формально и не был их начальником.

– Я еще могу понять этих ребят из группы захвата, – резко продолжал он. – Они прекрасно сделали свое дело, задержали шпиона, доставили, куда надо, и успокоились… Но вы-то, вы!!! Или уже забыли разработку Огородника?! Так перечитайте Юлиана Семенова «ТАСС уполномочен заявить…».

Генерал раздраженно ходил по своему просторному кабинету, а понурые гости из ФСБ – Гужевой, Сиддиков и Моруженко – сидели за столом для совещаний, опустив головы и нервно кусая губы.

– И ведь что обидно, – запальчиво продолжал генерал, – так прекрасно начали дело… Моментально шпиона выявили, перехватили информацию о тайниковой операции, установили место закладки, вынудили объекта провести изъятие тайника, взяли его с поличным и так лоханулись на самом последнем этапе! Ведь он же тепленький был, готовый все нам рассказать и выполнить любое наше поручение… А что теперь?..

Гарушкин остановился, сложил на груди руки и, раскачиваясь с пяток на носки, недовольно взирал на своих гостей.

«Наверняка они уже по полной огребли от своего руководства, – подумал он, – да и сами все прекрасно понимают… И все же, так проколоться!»

– Мы все предусмотрели, – вступился за своих подчиненных генерал-майор Гужевой, – и предполагали, что у него мог быть яд… Переодели полностью, все вещи изъяли… Даже врач-реаниматолог в нашей бригаде был.

– И что?

– Против такого яда все средства бессильны…

– Ну а сигареты, сигареты? – не унимался разведчик, он хотя и пытался, но никак не мог погасить в себе досаду и злость. – Почему ему дали возможность закурить из собственной пачки? Ведь знали, что он курит… Не могли свои предложить той же марки?

– Да были у нас сигареты, были, те же самые «Житан»…

– Ну, так в чем же дело?

– Купились мы все… его личной трагедией прониклись… – не то оправдываясь, не то сожалея, негромко произнес Моруженко.

– Да, про горячее сердце вспомнили, а про холодную голову забыли, – с издевкой вспомнил Гарушкин уже изрядно подзабытую фразу Дзержинского о чекистах.

Николай Константинович замолчал, давая себе остыть, и вдруг понял, что на месте этих ребят, прекрасных оперработником, тоже, наверное, не смог бы остаться равнодушным к личной трагедии предателя. Безусловно, Коржавцев – изменник, шпион, но ох как надо было понять его душевное состояние, дойти до самой сути. К тому же понять – еще не значит простить. Вот уж, действительно, чтобы победить противника, его нужно знать даже лучше, чем самого себя…

– Я не думаю, что он отравился только из чувства страха или нежелания быть перевербованным нами, – заполнил возникшую паузу Гужевой. – Он профессионал и все прекрасно понимал. Мне кажется, со смертью Женевьевы Дюваль для него был потерян весь смысл жизни. Наступило опустошение, крах… То самое безразличие, когда не пугает даже смерть.

Размышляя, Николай Константинович вновь продолжил давить каблуками паркет своего кабинета. «Значит так: мы выяснили все, что натворил Коржавцев, но не узнали, как, где, когда, кем конкретно и при каких обстоятельствах он был завербован. Вряд ли полковник разведки, в прошлом хороший агентурист, стал инициативником и сам пошел на контакт с французской разведкой. На чем же его сломали? Ну да, деньги, женщина, но ведь и еще что-то было весомой причиной измены. А самоубийство? Может быть, позор, стыд за предательство, десять-пятнадцать лет в тюрьме для него были ужаснее гибели? К сожалению, этого мы не узнаем уже никогда…»

– Как объяснили причину смерти его семье? – более спокойно спросил он своих гостей.

– Хроническая усталость, нервное перенапряжение, по дороге домой не выдержало сердце…

«Весьма банально, но все, как в жизни», – подумал Гарушкин.

– …Случайные прохожие вызвали «скорую», но в больнице он умер. Подтверждающие медицинские документы подготовлены, – продолжал Юрий Алексеевич озвучивать легенду, которую оперработникам пришлось срочно придумать и в спешном порядке реализовать в связи с неожиданным самоубийством шпиона. – Оттуда же, из больницы, и его родным домой позвонили. По-моему, жена не очень сильно и расстроилась от этой новости. Ребенок пока ничего не знает.

– До его коллег по работе тоже такую же информацию довели?

– Да. Все звонки шли от имени реального врача. Сейчас тело Коржавцева в морге, а в «Военвнешторге» заняты организацией его похорон. Погребение будет торжественным, с оркестром. Никому и в голову не придет, что хоронят шпиона…

– Имейте в виду, излишние ажиотаж и пафос абсолютно неуместны. В общем, жил грешно и умер спешно. – Переставив ударение и заменив всего одну букву в последнем слове, Гарушкин переиначил известное изречение русского поэта XVIII века Ивана Баркова, который, как гласит историческая молва, за несколько дней до смерти сам себе сочинил эту эпитафию и… по пьяни утонул в клозете.