Пит Эрли - Признания шпиона

К концу заключительной, третьей страницы своего заявления Розарио, казалось, была на грани нервного срыва: "Полу нужна мать… Возможно, моя жизнь кончена, но мой пятилетний сын имеет право на жизнь. Рик отнял у меня мою, но прошу вас, не позволяйте ему уничтожить и Пола".

К подиуму подскочил взбешённый Халкоуэр. Он остановился, повернулся к Розарио и взглянул ей прямо в глаза.

— В этом деле много жертв, миссис Эймс, но вы к их числу не относитесь!

Он объявил, что следствию не известно ни одного доказательства того, что Розарио когда-либо протестовала против шпионажа своего мужа.

— Когда Рик Эймс, получив пакет от КГБ, говорит жене, что едет домой и что все в порядке, она задаёт ему единственный вопрос: "И в финансовом отношении?" — прогремел Халкоуэр, цитируя магнитофонную запись, сделанную 3 октября.

Казалось, 40 минут эмоциональных излияний Розарио совершенно не тронули судью Хилтона. Некоторые даже утверждали, что он откровенно скучал. Судья приговорил Розарио к пяти годам заключения и закрыл заседание суда.

Говорит Рик Эймс

Сегодняшняя Розарио не имеет отношения к женщине, в которую я влюбился. Ту женщину вы уже никогда не увидите. Моя сестра помнит, какой она была до нашего отъезда в Рим. Тогда в Розарио было что-то невинное и неземное, и, к своему великому стыду, в происшедших в ней переменах виноват только я. Чтобы увидеть в ней Розарио, которую я полюбил, вы должны понять и ее прошлое, и то, как на неё повлияли я и моё предательство.

В Мехико помощь Розарио Управлению носила характер наивной дружбы. Она позволяла друзьям пользоваться ее квартирой за небольшую плату. Она и понятия не имела что представляет собой ЦРУ и какие цели оно преследует. Когда я объявил ей, кем работаю на самом деле, она была искренне удивлена и даже шокирована. Но в то время Розарио была безумно влюблена и просто закрыла на это глаза. Потом я не раз пытался объяснить ей основные моменты своей работы специальности, карьеры. Все это не особенно интересовало Розарио. Сначала ее интерес к России, СССР, славянской культуре, литературе и так далее был минимальным. Впрочем, она относилась к этому без особого предубеждения. Эта часть света была от неё так же далека, как, скажем, луна. Восток ей казался огромным тоскливым пространством, где живут унылые рабы. Но из-за этого безразличия она также многое в себе подавляла. Например, старалась не высказывать своё неприязненное отношение к ЦРУ и большинству моих сослуживцев. Розарио составляет мнение о людях быстро и категорично, и многие сотрудники Управления, с которыми она встречалась, не пришлись ей по душе. И, конечно, прямота, с которой я высказывал свои взгляды, послужила причиной некоторых из ее негативных суждений. Шпионаж, предательство, агенты — все это вызывало у неё глубокое отвращение. Розарио совершенно не могла связать воедино свою дружескую услугу в Мехико с тем, чем я занимался и о чём ей рассказывал. Только ее преданность мне и ее вера в то, что я не такой, как другие, помогли ей смириться с тем, что она считала бесчестным, жестоким и — в глубине души — самым унизительным методом осуществления политики США. Она выкинула из головы мою профессиональную жизнь, что психологически было важно, поскольку переросло в привычку, которая позже сыграла мне на руку.

Розарио и деньги. За пару поколений до рождения Розарио ее семья была вполне обеспечена, но по мере взросления она стала понимать, что ее родители небогаты. К моменту развода родителей она и ее мать жили исключительно на свои зарплаты. У нее не было привычек богатой женщины, но всю жизнь ее окружали приятные, элегантные и дорогие вещи, которыми пользовалась зажиточная прослойка общества Боготы. Именно поэтому у нее такие аристократические замашки. Но к деньгам Розарио относится как к чему-то нереальному и абстрактному — не к тому, о чём следует думать и включать в свои жизненные планы… Она не видит необходимости в их обилии. Ты просто либо имеешь деньги, либо нет. Вплоть до 1985 года Розарио была привычна к тяжёлой работе за маленькую зарплату. Поэтому когда я стал приносить домой деньги, то всегда придумывал туманные объяснения насчёт их происхождения Розарио очень быстро научилась тратить эти деньги. Где-то на второй год нашего пребывания в Риме я сказал ей, что мы теперь достаточно состоятельны чтобы считать себя почти богатыми людьми. Я начал убеждать ее в том, что нам не придётся нуждаться ни в чём до конца своих дней. Я постоянно поощрял трату денег и приобретал дорогие подарки, привычки же самой Розарио почти не изменились: она только стала больше покупать дорогой одежды, предметов домашнего обихода, и все. Крупные суммы отправлялись в Колумбию: мы оказывали помощь ее матери и приобретали квартиры и землю. Что ещё? Только дорогие рестораны и несколько поездок в отпуск. Почти все уходило на мелочи. Именно я принимал все важные финансовые решения и покупал действительно дорогие игрушки.

К моменту нашего возвращения в Вашингтон Розарио привыкла к мысли, что у нас хватит денег на покупку почти всего, что нам может понадобиться, конечно, в разумных пределах. Когда, не выдержав, я рассказал ей о том, что шпионю на русских, — о чём буду всегда жалеть, — то применил несколько методов, чтобы пресечь ее возражения и, что не менее важно, избежать подробных обсуждений этого вопроса. Я сказал ей, что являюсь независимым "консультантом" русских, но умолчал о том, какую информацию я им предоставил в прошлом и продолжал предоставлять сейчас. И никакие страхи и вопросы не помогли ей преодолеть эту преграду. Кроме того, я шантажировал ее с помощью двух аргументов. Во-первых, я прозрачно намекнул на то, что за вербовался в КГБ, чтобы обеспечивать ее, наших будущих детей, ее мать и чтобы создать стабильную материальную базу на будущее. Розарио была в этом отношении особенно уязвима, поскольку знала, как щедро мы одариваем ее семью.

Ещё она боялась, что слишком шикует. Мы оба чувствовали, что ее мать обращается с полученными от нас деньгами весьма неумело. Эта форма ненавязчивого и искусного шантажа помешала Розарио занять непримиримую позицию. Я стыжусь своего поведения. И, помимо всего прочего, она, конечно же, не могла себе представить, что Пол будет лишён всех благ и возможностей, которые для неё были так важны… Розарио рассматривала их как абсолютную необходимость.

Вторым элементом шантажа было моё обещание, что скоро, когда я выйду в отставку и уйду из Управления, все это прекратится. Я внушил ей, что мне нужно развязаться с русскими осторожно, иначе они могут разозлиться и отомстить мне. Также я сказал ей, что русские хотят мне заплатить ещё миллион долларов с лишним и мне нужно "уволиться" так, чтобы при этом получить эти деньги.