Пит Эрли - Признания шпиона

«Конечно хорошо! — воскликнул он, и в его голосе прозвучала некоторая обида. — Я обеспеченный человек, а ее родители — «новые русские», как их теперь называют». Он имел в виду нарождавшийся в России Новый класс предпринимателей, считавшихся по общественным меркам «богачами». Это были те жители Москвы, которые могли себе позволить покупать по непомерным ценам западные товары, заполнившие прилавки престижных московских магазинов.

«Раньше было лучше, — сказал он мне. — Я имею в виду, до того, как здесь появились ваши МТV и Макдоналдсы».

Наш путь лежал в роскошную квартиру в старом здании, расположенном в центре города. Ее балкон выходил в сторону Кремля. Вид с него был великолепный. Нам принесли водку. После нескольких тостов Юрий перешёл к делу. «Пожалуйста, расскажите мне, как поживает мой старый друг Рик?» — спросил он. В течение двух часов мы говорили об Эймсе и моей книге. Я задал ему ряд вопросов, и на некоторые из них он ответил, но далеко не на все. Я думал уже, что беседа закончена, и встал со стула, как вдруг Юрий жестом попросил меня не спешить. Было ещё кое-что, о чём он хотел поговорить.

«Не могли бы вы сделать мне одно одолжение, — сказал он. — Я хочу, чтобы вы передали Рику лично от меня несколько слов». Не дожидаясь ответа, Юрий продолжил: «Скажите ему, что мы очень благодарны за все, что он сделал для нашей страны. Передайте, что мы не забыли про него. Если мы найдём какой-то способ ему помочь, то сделаем все, что в наших силах. Хорошие друзья не забывают друг друга».

В моей голове закрутилась тысяча вопросов. Во время одной из наших бесед в тюрьме Эймс сказал мне, что министерство юстиции допустило одну критическую ошибку при составлении документа о «согласованном признании вины». У Эймса и Розарио конфисковали всю собственность в США, а также средства на счетах в Швейцарии. В документ даже были включены положения, лишающие Эймса права на пользование деньгами, причитающимися ему за книги и фильмы, которые, возможно, будут посвящены ему в будущем. «Но там не было сказано ни слова о тех деньгах, что КГБ приберёг для меня в Москве», — прошептал он. Я расхохотался ему в лицо: «А с чего ты взял, что КГБ тебе заплатит'?» Эймс откинулся на спинку стула и уверенно улыбнулся. «Заплатит, не сомневайся, — ответил он. — Они захотят продемонстрировать свою лояльность к таким, как я. Они захотят, чтобы те, кто на них сейчас работает, знали: КГБ платит свои долги».

Я спросил Юрия, в чём заключается смысл его послания Эймсу. Значит ли это, что русское правительство хранит его деньги в одном из московских банков? А может, оно планирует освободить его через дипломатические каналы, например, обменять на американского шпиона? Или Юрий просто хочет морально поддержать Эймса, дать ему понять, что друзья в СВР до сих пор время от времени выпивают за его здоровье? "Просто скажите ему: друзья не забывают друг о друге, — сказал Юрий. — Он поймёт"..

«А какого черта вас до сих пор волнует Эймс?» — огрызнулся я. Мой вопрос поверг в состояние шока и его, и меня самого. Я не хотел быть резким, но внезапно осознал, что здорово зол. Во время своих поездок в Москву я встречался с семьями нескольких шпионов, преданных Эймсом. Вереница безликих жён и детей, ставших вдовами и сиротами в результате шпионских войн. Это их мужья и отцы были арестованы и казнены. В 80-х годах советское правительство конфисковало все их имущество. У них отобрали государственные квартиры, запретили им работать в государственных учреждениях. Они стали отбросами общества. Куда бы они ни пошли, за их спиной раздавался шёпот. Они стыдились произносить вслух своё собственное имя. Я видел, как вдовы и их повзрослевшие дети вытирали навернувшиеся на глаза слезы, рассказывая об унижениях, насмешках и злобных выпадах, которые им пришлось пережить. И я выяснил, что никто из них не получил ни гроша от правительства Соединённых Штатов. Никто им не сказал: «Спасибо за те жертвы, что ваша семья принесла нашей стране».

Вернувшись в декабре 1994 года из моей первой поездки в Москву, я упомянул об этом в беседе с представителями ЦРУ и ФБР. Меня предупредили, что не следует все так упрощать. Разве могло правительство США поступить иным образом во времена холодной войны? Разве не было опасно входить в контакт с этими людьми после того, как их мужья и отцы были обвинены в шпионаже? Даже сегодня, сказали мне, для США слишком рискованно им помогать. Сначала я принял это объяснение как вполне разумное, но сегодня я думаю по-другому, совсем по-другому. Как же так: оказывать помощь вдовам и сиротам слишком рискованно, а класть деньги в тайники для нового поколения шпионов, завербованных в Москве в конце 80-х, — нет? А в чём заключается риск сейчас? Большинство русских может ездить за рубеж без всяких ограничений. За большей частью иностранцев в Москве уже давно никто не следит. Западные банки открыли свои отделения во многих русских отелях. Денежные переводы вошли в повседневную практику. Американские предприятия ежегодно зарабатывают в Москве миллионы долларов. Русские пользуются кредитными картами «виза» и «мастеркард», выданными им зарубежными банками. И вот я стою в этой старинной квартире, предназначенной для встреч КГБ с третьими лицами, беседую с генералом российской разведки и слышу от него, что его обанкротившееся правительство хочет, чтобы Эймс знал: оно сдержит данные ему обещания даже несмотря на то, что он уже получил от них больше двух миллионов долларов. А моё правительство утверждает, что не имеет возможности помочь живущим за чертой бедности семьям мёртвых шпионов — тех самых людей, чьи достоинства так превозносят ЦРУ, ФБР и министерство юстиции, когда клянут Эймса за его предательство. Меня охватило чувство стыда.

— Я не понимаю одной вещи, — сказал я. — ваше правительство не шевельнуло и пальцем, чтобы помочь Джону Уокеру-младшему. Вы никогда не пробовали его как-то поддержать. Почему же я должен верить, что вы готовы сдержать обещания, данные Эймсу?

Юрий не ответил.

— Я имею в виду, что такого особенного в Эймсе? — продолжал я. — Чем он отличается от других?

Юрий помолчал несколько мгновений, а потом сказал:

— Друг мой, между этими людьми большая разница. Уокер был для нас хорошим источником, это так. Он сделал очень много, и мы это ценим. Мне жаль, что он попал в тюрьму. Но, — что касается Рика, с ним все по-другому. Мы должны сдержать данное ему слово.

— Но почему? — стоял я на своём. — в чем разница?

— в том, что Рик Эймс — профессиональный разведчик. — Он один из нас.

Говорит Рик Эймс

Гнев, негодование и горечь, которые испытывают многие в мой адрес, я воспринимаю по-разному, в зависимости от того, от кого они исходят.