Пит Эрли - Признания шпиона

Ну да ладно, что-то меня потянуло на сантименты. Однако я и вправду в каком-то смысле казался себе изгнанником, эмигрантом, начинающим новую жизнь. В то же время у меня были и чисто практические проблемы: выяснение отношений с Нэн, развод, прибытие Розарио и ее привыкание к нашей новой жизни. Но несмотря на все это, я чувствовал себя уверенно.

Реальность оказалась куда прозаичнее, чем я думал. Я обнаружил, что страстная влюблённость не может решить или даже облегчить мои трудности. Развод затянулся. Моё финансовое положение внушало мне беспокойство и в конце концов довело до отчаяния. Я забросил изучение испанского языка и стал подозревать, что, решив сделать из себя латиноамериканца, я переоценил свои способности. Действительно ли я смогу жить в Колумбии? Удастся ли мне слепить из себя новую личность, стать другим человеком? Свойственные мне замкнутость и индивидуализм яростно противились нашему с Розарио желанию стать естественными, открытыми и искренними людьми. Мне было трудно научиться любить по-настоящему. Кроме того, я пил. Все это не было для меня откровением, но в результате моя уверенность в возможность обновления пошатнулась, а отчаяние лишь усугубилось. Я знаю, что мои размышления попахивают слишком беспристрастным анализом, но по-другому это объяснить мне сложно.

А теперь я поведаю вам одну очень любопытную вещь. Она многое обо мне говорит, но я не знаю, что именно. После моего ареста на допросе один эфбеэровец спросил меня, сколько у меня было долгов из-за развода. Я тут же ответил: "Где-то тысяч 50—701 Тогда он достал документы. Да, я был должен, но всего-навсего около 35 тысяч. Помимо этого, мне оставалось выплачивать 300 долларов в месяц в течение трёх с половиной лет. Конечно, это все-таки была довольно крупная сумма, но дело в том, что, когда он показал мне эти цифры, я обомлел. Оказывается, моя финансовая ситуация вовсе не была такой безнадёжной, как мне тогда казалось. Я мог бы обратиться куда-нибудь за советом, но вместо этого внушил себе, что вот-вот попаду в долговую яму и выход у меня один — сделать то, что я сделал. Ну а теперь? Теперь я вижу все в другом свете. По правде говоря, мои дела шли не так уж и плохо, хотя я себя убедил в обратном. Это о чём-то говорит. Видите ли, я вполне мог избежать того, что случилось потом. Действительно мог!

Так почему же я это сделал?

Чертовски хороший вопрос. В то время я повторял себе, что пошёл на шпионаж ради денег. Я до сих пор твержу это людям. Я говорю: — Давайте внесём ясность в ситуацию. Вопросов здесь быть не может. Я сделал все ради денег. Но сейчас я далеко не уверен в том, что даю правильный ответ. Только ли ради денег? Или деньги были для меня лишь предлогом, оправданием того, что мне давно уже хотелось сделать?

(Долгая пауза.)

Ладно, давайте подумаем. Я уверен в том, что чувствовал неподдельное отчаяние. Боже мой, я даже собирался ограбить банк. Значит, я и вправду был в отчаянии. Я отказался от ограбления банка, потому что это не принесло бы мне достаточно денег. Очевидно, я совсем отчаялся — и все из-за того, что мне были нужны деньги. Итак, мы видим, что в то время я действительно испытывал описанные мною чувства Но это не ответ на наш вопрос, верно?

Почему я тут же решил, что должен совершить что-то противозаконное? мне ведь даже в голову не пришло обсудить свои проблемы с консультантом по кредитам. Почему я сразу опустился до мысли об измене своей стране? Почему?

Вот в чем настоящий вопрос, не так ли? Почему предательство далось мне так легко?

Не знаю. Дайте мне подумать.

Удобный случай представился ему накануне Дня Благодарения в 1984 году в лице Родни Карлсона. Не желает ли Рик помочь ФБР завербовать советского пресс-атташе?

— Конечно, — ответил Рик. — А кто он?

— Сергей Дивильковский, — сказал Карлсон. — Он хорошо знает твоего старого приятеля Томаса Колесниченко, корреспондента "Правды".

Незадолго до того Дивильковского перевели из ООН в советское посольство в Вашингтоне, и, когда его заметила команда ФБР, которая вела наблюдение за посольством, в ЦРУ по горячим следам был отправлен запрос об информации, связанной с новой личностью. Карлсон знал о нем предостаточно. Он сдружился с Дивильковским, ещё будучи руководителем резидентуры в Нью-Йорке. Карлсон отправил в ФБР длинную телеграмму с биографическими данными Дивильковского. Он включил туда такие немаловажные сведения, как недавний арест одного из его близких родственников за кражу в магазине. В ответ на телеграмму ФБР предложило Карлсону возобновить дружбу с Дивильковским, но Карлсон ни в какую не соглашался. В Нью-Йорке он выступал в качестве провинциального бизнесмена и теперь боялся, что, встретив его в Вашингтоне, Дивильковский заподозрит неладное. К тому же Карлсон уже работал с Джентилом, Валерием Мартыновым, и считал, что ему не стоит заниматься в Вашингтоне сразу двумя агентами. А вдруг КГБ узнает про одного из информаторов? Это может вывести его и на второго. Карлсон обсудил это с Джоном Марфе, шефом Вашингтонской резидентуры ЦРУ, и тот согласился, что к делу нужно привлечь кого-то ещё. Тут и вспомнили про Рика. Карлсон позвонил Дивильковскому и предложил ему позавтракать с Риком Уэллсом (это было одно из фальшивых имен, которые использовал Рик). Он сказал русскому, что мистер Уэллс работает в одном из исследовательских центров и горит желанием пополнить свои знания об СССР.

В ноябре и декабре Дивильковский встречался с Риком шесть раз, но их совместные завтраки не были лишены неловкости. "Я вел себя с ним чересчур напористо, — сказал Эймс позже. — Несомненно, я его испугал". Незадолго до Рождества Дивильковский заявил, что отсутствие времени не позволяет ему продолжать их встречи, но не исключено, что с мистером Уэллсом захочет пообщаться другой сотрудник посольства — Сергей Чувахин. Рик и его боссы удивились. Что это вдруг Дивильковский сватает Рику своего сослуживца? Это было не принято. Получалось, что Дивильковский, рекомендуя кому-то из своих встретиться с Риком, в каком-то смысле за него ручался. Карлсон, Мерфи и Рик предположили, что это ловушка КГБ, но, по их данным, Чувахин не имел к КГБ никакого отношения. Он был известен как дипломат, специализирующийся по вопросам контроля над вооружениями. Рик позвонил Чувахину. Несмотря на дружелюбный тон, Чувахин отклонил приглашение Рика вместе позавтракать, сославшись на занятость. Он предложил Рику перезвонить ему в следующем месяце, когда у него, возможно, будет больше свободного времени. Рик повторил свою попытку в январе 1985 года, но его ждал очередной отказ. В феврале он звонил Чувахину дважды, и оба раза безрезультатно. Ни Рик, ни Управление не имели понятия о том, что Чувахин и не собирался встречаться с Риком. "Этот Рик Уэллс показался Дивильковскому подозрительным, — сказал мне во время интервью в Москве офицер КГБ в отставке, который в 1985 году работал в советском посольстве в Вашингтоне. — И Дивильковский поступил очень мудро. Он решил перевести стрелки, подсунув мистеру Уэллсу другую наживку — Чувахина. Несмотря на блестящий ум, Чувахин отличался нравом бешеной гадюки и на дух не выносил большинство американцев".