Пит Эрли - Признания шпиона

Мартынов поднимался за Юрченко по трапу самолёта, который должен был в тот день, 6 ноября, доставить их в Москву. «Мартынов понятия не имел о том, что его арестуют, как только их самолёт приземлится в аэропорту Шереметьево. Потом нам рассказывали, что Крючков был так доволен, что даже наградил остальных членов почётного караула — и это несмотря на то, что они никак не участвовали в этих событиях!»

По словам Черкашина, Юрченко определённо был предателем. Однако сомнительно, чтобы его утверждения в какой-то мере смутили упрямцев в ЦРУ и ФБР, упорно продолжавших верить, что Юрченко являлся частью ловкого плана, к которому прибег КГБ в целях спасения Эймса. «Виталий Юрченко — типичный сукин сын, — сказал генерал Борис Соломатин в ответ на мой вопрос. — Не помню ни одного случая, когда бы подтвердилось похищение советских людей американцами… Такого не бывает, и не потому, что американские спецслужбы состоят исключительно из добропорядочных людей, не способных на подобный поступок. Они просто опасаются ответных действий, и правильно делают».

А вот что думает по этому поводу Олег Гордиевский: «Сама идея о засылке Юрченко ради того, чтобы защитить Эймса, — полная чушь. КГБ никогда бы не позволил Юрченко выболтать информацию — а именно это он и сделал — ради спасения какого-то Эймса, которому, кстати, в то время не угрожала серьёзная опасность».

Юрий Швец, бывший майор КГБ, работавший в советском посольстве в Вашингтоне в то время, когда Юрченко вернулся в СССР, сообщил мне во время интервью, а в 1994 году написал в своей книге «Вашингтонская резидентура: моя жизнь шпиона КГБ в Америке», что, по словам офицера КГБ, допрашивавшего Юрченко в Москве, по возвращении домой перебежчик сломался, во всем признался и начал умолять Крючкова о пощаде. «Полученное признание было спрятано, потому что Крючков хотел убедить политбюро в том, что Юрченко являлся частью гениального плана КГБ, а не просто сбежал на Запад, подобно многим другим», — рассказывал Швец.

И наконец, сам Эймс убеждён в том, что Юрченко действительно был перебежчиком. «Он ничего не знал обо мне. Он ни разу не подмигнул мне со значением, не обронил ни одного слова, которое могло бы иметь понятный мне подтекст. И КГБ никогда не хвастал тем, как ловко его заслали, чтобы обеспечить мою защиту».

Если даже побег Юрченко и являлся частью гениального представления, задуманного КГБ, то ему, как блестящему исполнителю главной роли, ничего за это не перепало. Сейчас он проживает в задрипанной московской квартире, получает пенсию КГБ, которой едва хватает на покупку еды. Он отказывается давать интервью и отворачивается в сторону, когда к нему обращаются иностранцы. Его соседи утверждают, что он постоянно пребывает в состоянии депрессии.

В августе 1986 года Черкашин был награждён престижным и до того момента редко вручавшимся орденом Ленина, вторым по значимости знаком отличия в Советском Союзе. Никому не было сказано, за что Черкашин получил эту награду, но позднее он признал, что ему дали орден за особые заслуги в деле Эймса. «Крючков наградил в тот день орденом Ленина десять человек и раздал другие знаки отличия десяткам офицеров КГБ», — сказал Черкашин. Раньше церемонии вручения подобных наград проходили в приватной обстановке, поскольку КГБ не желало, чтобы западные спецслужбы задавались вопросом, за что именно они были выданы. «Крючков устроил грандиозное представление. Он хотел, чтобы все в Кремле думали, что КГБ отлично поработало под его началом». После церемонии Черкашину сообщили о переводе в Москву на канцелярскую работу и о том, что отныне ему запрещён выезд за пределы СССР из опасений, что он скажет нечто, что может разоблачить Эймса. «Я был первым офицером КГБ, встретившимся с этим человеком. Это был взлёт в моей карьере— и предзнаменование ее конца».

Внутри ЦРУ, 1985 — 1986

Пройдёт время, и федеральные следователи, перебирая в памяти все происшедшее, попытаются указать на событие, которое должно было натолкнуть ЦРУ на мысль, что с его советскими шпионами творится что-то неладное. Одни из них будут утверждать, что предупредительным сигналом должен был стать арест Адольфа Толкачёва в июне 1985 года. По мнению других, первый знак был подан в августе, когда Виталий Юрченко объявил, что Олега Гордиевского по неизвестной причине вызвали в Москву. Однако сам Эймс считал точкой отсчёта сентябрь 1985 года. Именно тогда на горизонте замаячила кровавая рука КГБ.

Первые свидетельства поступили 14 сентября, на брифинге в кабинете Бертона Ли Гербера, начальника отдела Советского Союза и восточной Европы. Родни У. Карлсон, шеф контрразведки СВЕ, сообщил о том, что он и сотрудник ФБР узнали накануне ночью, во время тайной встречи с шпионом ЦРУ в советском посольстве Валерием Мартыновым (Джентилом). Мартынов передал им тревожную новость. По сообщению резидента КГБ Станислава Андросова, только что вернувшегося из Москвы, какого-то офицера КГБ задержали при попытке забрать пакет, оставленный для него ЦРУ. Мартынов не мог назвать ни имя офицера, ни место его ареста, однако Андросов упомянул о том, что шпион пришёл туда, где находился тайник, в нетрезвом виде.

— Вы говорите об агенте Уэйе, — неожиданно заявил Гербер, назвав псевдоним Леонида Полещука. — Это точно он.

Гербер знал, что Полещук любит выпить, а также был осведомлён о том, что 2 августа ЦРУ оставило для него пакет в Измайловском парке в Москве. Гербер вызвал к себе Сэнди Граймс, офицера по делу Полещука. Он сказал ей, что, по всей видимости, Полещук попал в беду. "Проклятье!" — вырвалось у неё. Именно Сэнди пришла в голову мысль о тайнике. Ей стало нехорошо. Она чувствовала, что в случившемся есть немалая доля ее вины. Но разве в своё время этот выбор не был единственно верным? Граймс напомнила себе, что решающий звонок поступил от Гербера. Он согласился с тем, что оставить для Полещука пакет с деньгами в тайнике — это выход. Что до нее, то ее дело было предложить… Однако все эти доводы не могли усыпить ее совесть.

— Я все пыталась понять, — призналась Сэнди позже, — в чем допустила промах. Действительно ли я в этом виновата?

Граймс, привлекательная блондинка, попала в Управление в 1967 году сразу же по окончании колледжа и пробилась в высшие слои преимущественно мужской бюрократической структуры ЦРУ благодаря трудолюбию и смекалке — качествам, которыми зачастую не могли похвастаться коллеги мужчины. Ее первый контакт с Полещуком произошёл в начале 70-х, когда он служил офицером политической разведки КГБ в Непале. Полещук, хитрец, красавец и повеса, поставлял Управлению незначительную, но весьма полезную информацию в обмен на деньги на карманные расходы. В то время Граймс выполняла офисную работу в Лэнгли, отвечая за то, чтобы в резидентуре ЦРУ в Катманду было достаточно наличных на оплату услуг Полещука, и по окончании командировки ему выдали комплект шпионского оборудования ЦРУ. Полещук обещал, что будет держать с ними связь, но, вернувшись в Москву, немедленно избавился от "шпионского комплекта". Более десяти лет Управление не имело от него вестей. Однако в начале 1985 года он «всплыл» в советском посольстве в Лагосе, Нигерия, в новой должности руководителя контрразведки. Как ни в чём не бывало он пришёл в посольство США и предложил возобновить шпионаж. Граймс, которая к тому моменту уже вела дела по операциям Советского Союза и стран восточной Европы в Африке, была в восторге от того, что Полещук вернулся. В Катманду он практически не имел доступа к большому объёму секретной информации, теперь же, благодаря своей работе в контрразведке, стал для ЦРУ весьма желательным источником. ЦРУ не могло похвастаться обилием агентов в советской контрразведке, к тому же Граймс знала, что Полещук — перспективный сотрудник. По окончании службы в Африке он, несомненно, займёт пост в московской контрразведке и сможет предоставлять Управлению важнейшие сведения.