Виктор Давыдов - Кто бросит камень? Влюбиться в резидента

— Нет, я одна не пойду, — тон, которым была произнесена эта фраза, заставил лейтенанта пойти ва-банк.

— Погоди. Успокойся и выслушай меня. Сегодня ночью мы получили данные, что интерес иностранных разведок замыкается на твоем друге.

Анюта вздрогнула как от удара. Какое отношение имеет Глебов к иностранным разведкам?

— Этого не может быть, — в ужасе произнесла она. — Этого просто не может быть, — последние слова она почти выкрикнула.

— Успокойся, это не то, что ты подумала. Им действительно заинтересовалась германская разведка. А что это значит? — Климов все-таки поймал ее взгляд и, внимательно посмотрев девушке в глаза, начал отвечать на свой же вопрос: — Гитлер собирает силы для войны с нами. Понятно, что он хочет знать все про нашу страну: сколько у нас самолетов, танков, чем мы собираемся воевать, сколько у нас запасов разных… В общем, все. Зачем им нужен твой Михаил? Не знаем. А должны знать! И ты можешь и стране помочь, и его спасти.

— Господи, Никита Кузьмич, запутали вы меня вконец! Ну, как я пойду одна? Да и не похож этот Седой на шпиона. Надо будет, еще пригласит.

— Ой, наказанье господне! Ты что, думаешь, на шпионах крупными буквами написано, что они шпионы? Да ты хоть понимаешь, в какой переплет Михаил попал? Вот послушай, — Климов достал рассказ Зои о первомайской вечеринке и зачитал оценку комбригом Ласточкиным ситуации в Испании. — А ведь на Ласточкина был выписан ордер на арест. А Михаил сказал на беседе, что никаких разговоров с ним не вел… ты хоть понимаешь, что это значит? Я же должен что-то делать по этой бумаге!

До Анюты постепенно дошел смысл происходящего. «Что же ты, Сергей, наделал? — с горечью подумала она. — Собственными руками привел в дом к другу эту лярву, которая всех нас в пропасть сталкивает…»

— Ну, хорошо, я пойду на встречу, — голос показался Климову усталым и равнодушным. — А если он… ну, в общем, домой пригласит?

— Я тебя к нему идти не заставляю. Действуй по обстановке. Уйти ты можешь в любое время, но нам нужно точно знать, кто он — свой или чужой? И еще. Я тебе тут написал телефоны, запомни наизусть. Мало ли что. Будешь звонить по первому телефону, спрашивай Николая Николаевича, ты его знаешь. Он мне все передаст. По второму телефону звони мне, но только в самом крайнем случае, — он подал бумажку Анюте. — Сейчас запомни и бумажку верни.

Давно Николай Николаевич Прохоров так не смеялся. Как-то повода не было. Да и сегодня это была скорее какая-то внутренняя разрядка после вчерашней нервотрепки в ресторане. У сидевшего напротив Климова поначалу был очень серьезный настрой, но, глядя на заливающегося смехом товарища, и он потихоньку разулыбался.

— Значит, закончил я с этой девчонкой, чувствую, в горле пересохло, сам понимаешь, переволновался. Сажусь за стол, наливаю минералки. Пару глотков только и сделал, меня как обожгло! Вспомнил, что парень-то наш на горшке сидит. Ну, я махом в уборную, а там же несколько кабинок, пойми он в какой… и кричать нельзя, вдруг рядом кто-то из их компании устроился! — последние слова он буквально промычал, давясь от смеха. Климов, отсмеявшись, посерьезнел.

— Как ты думаешь, кому они наших показывали? — спросил он с надеждой на чутье Прохорова.

Тот, вытерев глаза от выступивших от смеха слез, покачал головой:

— Не знаю. В этом смысле полный нуль. Кроме мужика, который на твою девчонку глаз положил. Ты что решил по сегодняшнему вечеру?

— Ну что, — вздохнув, начал лейтенант. — Еле уговорил нашу подругу. Ни в какую не хотела одна идти. Но потом все-таки сдалась, — Климов не стал говорить коллеге про то, как он использовал информацию Зои. При упоминании имени девушки из ресторана Прохоров поинтересовался, что она рассказала чекистам. Никита Кузьмич ответил односложно, мол, подтвердила все, о чем говорил Глебов.

За чаем с пирожками, которые по дороге прикупил Климов, они разговаривали про всякую всячину, когда постучавший в комнату сосед Прохорова пригласил того к телефону. Николай Николаевич тут же вернулся за Климовым, потому как звонили с Лубянки. Новость, которую он узнал, взбудоражила обоих. Беспалому позвонил начальник отделения милиции, через которое отрабатывалась легенда Глебова-Лещинского. Оказывается, сегодня утром в отделение заявилась молодая особа, представилась секретарем комсомольской организации и интересовалась комсомольцем Лещинским. Подробные приметы, названные капитаном милиции, не оставляли сомнения, что это была Ольга. Правда, Климов удивился, откуда у девушки точная информация по отделению милиции, но Прохоров успокоил товарища. Вчера во время танцулек в ресторане Глебов, отвечая на расспросы Ольги, сам назвал номер отделения, о чем и сообщил утром Прохорову.

Покончив с пирожками, Климов встал и потянулся:

— Слушай, Николай Николаевич. Разреши мне у тебя немного поспать, с ног ведь валюсь. А в четыре часа разбуди, если нетрудно.

— Какой разговор, Никита? Ложись на кровать, а я тут на кушетке с тобой за компанию. Сейчас будильник заведу и на боковую. Слушай, а может, по сто грамм, чтобы спалось крепко? — Прохоров поднялся со стула.

— Да я бы с удовольствием, но надо народ инструктировать по вечерним делам. Если все нормально пройдет, я тебе вечером обязательно компанию составлю.

Обязательный Климов сдержал обещание. Прохоров открыл ему дверь с вопросом:

— Со щитом или на щите?

Никита Кузьмич вяло пожал плечами:

— В музее «по дуплям». Девчонка где-то гуляет с дедушкой. Как говорится, хорошего понемногу, сладкого не досыта. Так что есть повод принять… за утренний успех и за вечерний пшик.

После третьей стопки разговорились «за жизнь». Климов поведал товарищу свою незатейливую жизненную планиду, в которой было увлечение такой же молоденькой пишбарышней, то есть машинисткой тоже очень серьезного учреждения. Увлечение переросло в скоропалительную женитьбу, а через пару лет их союз также скоропалительно распался. Климов внезапно ушел от жены, и партийному комитету по месту работы чекиста это категорически не понравилось. И быть бы ему наказанным за аморалку, если бы партийцы случайно не выяснили, что бывшая женка преспокойно сожительствует со своим непосредственным начальником. Климову попеняли, что он умолчал об этом факте, но он только рукой махнул. Чего уж тут оправдываться, если калибром не вышел, в смысле должности. Хорошо, что детей не прижили, поэтому расстался с легким сердцем и вот уже несколько лет жил с новой женой и двумя детишками, как говорится, душа в душу. Не без проблем, конечно, потому какая жена будет равнодушна к тому, что муж чуть ли не живет на работе. Но понимает, и это главное.

К концу повествования лейтенанта Климова о своих женитьбах бутылка водки практически опустела. Прохоров было намекнул на продолжение вечера, но Климов протестующе поднял руку. Через полчаса за ним должна была подойти машина. Отвалившись на спинку стула, он вдруг негромко запел: «Степь да степь кругом…» Николай Николаевич тут же подхватил песню, и так задушевно, не повышая голоса, они в унисон стали рассказывать друг другу историю замерзающего ямщика. Правда, недолго. Дойдя до слов «в той степи глухой схорони меня…», Климов тряхнул головой, оборвал песню и разлил остатки водки по рюмкам.