Джон Ле Карре - Агент на передовой

В доказательство сказанного его рабочий стол завален бумагами, и это только подтверждает мою догадку, что он всё утро ждал моего появления. Дом, как известно нам обоим, не из тех, кто идёт на открытую конфронтацию. Его жизнь выстроена как лавирование между проблемами, которые он не в силах решить в открытую. Я опускаю щеколду на двери и сажусь в кресло для важных посетителей. А Дом остаётся сидеть за столом, погруженный в деловые бумаги.

— Ты не уйдёшь, да? — спрашивает он после затяжного молчания.

— Если ты не против, Дом.

Он берёт с подноса очередную папку и погружается в её изучение.

— Жалко «Розовый бутон», — говорю я, выдержав приличную паузу.

Он меня не слышит. Весь погружён в чтение.

— И Флоренс тоже жалко, — размышляю я вслух. — Потеряли одного из лучших специалистов по России. Можно взглянуть на отчёт? Он, случайно, не здесь?

Дом по-прежнему весь в бумагах.

— Какой отчёт? Ты о чём?

— Отчёт подкомитета Казначейства. Где сказано про непропорциональные риски. Можно мне его прочитать?

Голова если и поднялась, то едва заметно. Раскрытая папка по-прежнему значит для него гораздо больше.

— Нат, должен тебе напомнить, что как временный работник Лондонского управления ты не имеешь допуска к документам такого уровня. Ещё есть вопросы?

— Да, Дом, есть. Почему Флоренс подала в отставку? Зачем ты меня отправил в Нортвуд с этим дурацким заданием? Ты что, собирался к ней подкатить?

Голова наконец вскидывается.

— Это скорее по твоей части.

— Так почему же?

Он откидывается назад. Я жду, когда пальцы сложатся свадебной пирамидкой. Что и происходит. А теперь последует заготовленная речь.

— Нат, как ты, вероятно, догадываешься, я заранее получил решение подкомитета. Строго конфиденциально.

— Когда?

— Тебя это никоим образом не касается. Можно я продолжу?

— Пожалуйста.

— Флоренс, как нам обоим известно, трудно назвать человеком зрелым. Это главная причина, почему её придержали. Талантливая, никто не спорит, уж тем более я. Вместе с тем её презентация операции «Розовый бутон» ясно показала, что она эмоционально… я бы сказал, излишне эмоционально… заинтересована в результате, что пошло бы во вред и ей, и нам. Я надеялся, неофициальный намёк, до того как мы получим решение подкомитета, смягчит её разочарование.

— И ты отослал меня в Нортвуд, чтобы я не мешал тебе щёлкнуть её по носу. Очень продуманно.

Но Дом и ирония несовместимы, особенно когда он служит объектом.

— В общем, если говорить о её внезапном уходе из Конторы, то по большому счёту мы можем себя только поздравить, — продолжает он. — На решение подкомитета о приостановке операции «Розовый бутон» из соображений национальной безопасности она отреагировала неадекватной истерикой. Служба от неё избавилась, и слава богу. Расскажи мне про вчерашнюю встречу с Камертоном. Виртуозно проделано. Старый добрый Нат во всей красе. Как ты оцениваешь его инструкции из Москвы?

Привычка Дома быстро менять тему, дабы вывернуться из-под неприятельского огня, мне тоже хорошо знакома. Хотя в данном случае он сыграл мне на руку. Я не считаю себя хитрецом, но благодаря ему мои ставки растут. Единственный человек, который может когда-нибудь мне рассказать, что произошло между ним и Флоренс, — это сама Флоренс, вот только она недоступна. Значит, двигайся в нужном направлении.

— Как я оцениваю его инструкции? Об этом лучше спросить у Русского отдела, — подыгрываю я ему с такой же непринуждённостью.

— То есть?

Я продолжаю легко, но твёрдо. Старый русский жук подливает холодной воды в костерок неопытного коллеги.

— Дом, ты, кажется, забыл. Камертон — спящий агент. Он был к нам заброшен на перспективу. И ровно год провёл в спячке. Пришло время Московскому центру его разбудить, отряхнуть с него пыль, дать ему холостой пробег и убедиться, что он всё ещё под рукой. А когда подтвердит, снова уснёт в своём Йорке.

Дом, похоже, собирается со мной поспорить, но потом передумывает.

— И какова же, по-твоему, должна быть наша тактика? Если принять твою точку зрения, что я пока не готов сделать, — реагирует он несколько раздражённо.

— Ждать и наблюдать.

— А пока мы ждём и наблюдаем, должны ли мы поставить об этом в известность Русский отдел?

— Если ты хочешь, чтобы они прибрали дело к своим рукам и отретушировали его так, чтобы Лондонское управление осталось ни при чём, то сейчас самое время.

Он надувает губы и отворачивается, словно для того, чтобы посоветоваться с вышестоящим начальством.

— Ну что ж, Нат, — в его голосе звучит насмешка, — будем ждать и наблюдать, как ты предлагаешь. Держи меня в курсе будущих событий, какими бы тривиальными они ни казались. И спасибо, что заглянул, — добавляет он и снова погружается в бумаги.

— Однако, — говорю я, оставаясь в кресле.

— Однако что?

— Инструкции Камертону содержат подтекст, намекающий на то, что стандартным холостым пробегом дело может не ограничиться.

— Минуту назад ты утверждал обратное.

— Суть в том, что там содержится элемент секретности, к которой ты не имеешь допуска.

— Глупости. Какой ещё элемент?

— Сейчас не лучшее время, чтобы добавлять твоё имя в список посвящённых. Может вызвать ненужные вопросы у Русского отдела. Тебе это не надо, да и мне тоже.

— Почему мне это не надо?

— Если интуиция меня не подводит, перед нами может открыться, хотя это ещё требует подтверждения, золотая возможность для Гавани и Лондонского управления разработать операцию, у которой будет два автора, ты и я. И никакой подкомитет Казначейства не сумеет её завернуть. Ты готов меня выслушать или мне прийти в более удобное время?

Он со вздохом откладывает бумаги в сторону.

— Может, ты знаком, в общих чертах, с делом моего бывшего агента Дятла? Или тебя тогда ещё не было на свете? — спрашиваю я.

— Разумеется, знаком. Кто ж его не читал! Триест. Резидент, бывший агент КГБ, старый волк, консульское прикрытие. Помнится, ты его завербовал, играя с ним в бадминтон. Позже он принялся за старое и вернулся к оппозиции… если вообще из неё выходил. К твоим большим достижениям я бы не стал его причислять. И почему мы вдруг заговорили о Дятле?

Для зелёного выскочки Дом неплохо проделал домашнюю работу.

— Дятел был нашим надёжным и ценным источником всю дорогу, кроме последнего года, — сообщаю я ему.

— Если ты так считаешь. Есть и другие точки зрения. А по существу?

— Я бы хотел обсудить с ним инструкции, которые Московский центр прислал Камертону.

— С кем?

— С Дятлом. Услышать его мнение. Взгляд изнутри.

— Ты с ума сошёл.

— Возможно.

— Ты потерял голову с последними остатками мозгов. Дятел официально признан токсичным. Это значит, что никто в Конторе не может к нему подойти на пушечный выстрел без личного, в письменном виде, разрешения главы Русского отдела, который как раз сейчас затворничает в Вашингтоне, округ Колумбия. Дятел — абсолютно ненадёжный, двуличный, внедрённый русский преступник.