Джон Ле Карре - Агент на передовой

И ожидание продолжается.

Жду, когда Московский центр прекратит валять дурака и определится уже с районом Лондона. Жду, когда Флоренс выйдет из укрытия и расскажет мне, что заставило её бросить карьеру и своих агентов. Жду, когда Аркадий наконец определится. Или не определится.

И вдруг все разом зашевелились. Аркадий подал голос… без энтузиазма, но всё-таки. Написал он не в Лондон, а на свой излюбленный почтовый адрес в Берне: на простом конверте, направленном Н. Холлидей, наклеена чешская марка, шрифт печатный, а внутри открытка с видом чешского спа-курорта в Карловых Варах и брошюрка на русском языке из отеля в десяти километрах от города. А в брошюрке бланк для заполнения: даты пребывания, тип номера, предполагаемое время заезда, аллергические реакции. Проставленные в квадратах крестики дают понять, что меня ждут в 22.00 в ближайший понедельник. С учётом нашей некогда тёплой дружбы трудно себе представить более нерадушный ответ, но лучше такой, чем никакой.

Используя свой паспорт на имя Николаса Джорджа Холлидея — вообще-то я должен был его сдать по возвращении в Англию, но у меня не потребовали, — я покупаю электронный авиабилет до Праги и расплачиваюсь персональной карточкой. Затем посылаю мейл Эду, мол, наша запланированная игра отменяется, увы. Ответ короткий: «Трус».

В пятницу днём я получаю эсэмэску от Флоренс на личный телефон: «Можем поговорить, если хотите», и далее следует неизвестный мне номер для связи. Я его набираю по предоплатному тарифу и, к своему неожиданному облегчению, натыкаюсь на автоответчик. Я оставляю запись, дескать, позвоню ей через несколько дней, и самому себе кажусь каким-то незнакомцем.

В шесть вечера я делаю общую рассылку для Гавани (копия в отдел кадров): ухожу в отпуск на неделю, с 29 июня по 2 июля. За поиском семейных обстоятельств далеко ходить не нужно: моя дочь Стеф после затяжной тишины в эфире объявила, что она до нас снизойдёт в воскресенье на ланч вместе с «другом-вегетарианцем». В жизни порой наступает минута для осторожного примирения сторон. На мой взгляд, это ещё не она, но я понимаю, что долг есть долг.

Собираясь в Карловы Вары, я внимательно проверяю вещи — нет ли на них меток из прачечной или других знаков, несовместимых с образом Ника Холлидея. Прю, закончив долгий телефонный разговор со Стеф, поднимается наверх, чтобы помочь мне упаковаться и заодно поделиться услышанным. Но её неожиданный вопрос как-то не располагает к гармонии.

— Ты уверен, что надо тащить в Прагу всё снаряжение для бадминтона?

— Это любимая игра чешских шпионов, — отвечаю я. — Друг-вегетарианец — мальчик или девочка?

— Мальчик.

— Мы с ним уже знакомы или будем знакомиться?

Из многочисленных бойфрендов Стеф я только с двумя сумел найти общий язык. И оба оказались геями.

— Это Джуно, если помнишь такое имя. Они к нам проездом в Панаму. Джуно — уменьшительное от Джунаид, как она мне объяснила, что означает «боец». Уж не знаю, делает ли его это более привлекательным в твоих глазах.

— Поглядим.

— Они вылетают из Лутона в три часа утра. Так что ночевать у нас не будут, можешь расслабиться.

Да уж. Новый бойфренд в спальне дочери и запашок дури из-под двери плохо монтируются с моим представлением о семейной идиллии, особенно когда я собираюсь в дорогу.

— Кого, чёрт возьми, интересует Панама? — теперь уже я спрашиваю раздражённым тоном.

— Например, Стеф. Ещё как интересует.

Не разобрав подтекста, я резко разворачиваюсь к жене:

— Что ты хочешь сказать? Она собирается там остаться? На губах Прю заиграла улыбка:

— Знаешь, что она мне сказала?

— Пока нет.

— Мы можем вместе приготовить к ланчу киш. Я и Стеф. Джуно любит спаржу. И не пьёт. Он мусульманин, и при нём мы не должны говорить об исламе.

— Лучше не придумаешь.

— Мы со Стеф лет пять не готовили вместе. Если помнишь, она считала, что на кухне должны работать мужчины. А мы — нет.

Проникшись духом предстоящего события, я отправляюсь в супермаркет, где покупаю несолёное масло и хлеб из пресного теста — две знаковые составляющие гастрономических предпочтений Стеф, а себе, человеку грубому и невоспитанному, бутылку ледяного шампанского, которое гостю пить нельзя. А если ему нельзя пить, то и Стеф, вероятно, не будет — не удивлюсь, если она скоро обратится в ислам.

Вернувшись домой, я застаю эту парочку в прихожей. А дальше одновременно происходят две вещи. Вежливый, хорошо одетый молодой индиец делает шаг вперёд и забирает у меня пакет с продуктами. А Стеф обвивает мою шею и вжимается лицом мне в плечо, потом отстраняется и говорит:

— Это мой папка! Джуно, правда, он классный? Вежливый индиец снова делает шаг вперёд, на этот раз чтобы официально пожать мне руку. У дочери на безымянном пальце я замечаю весьма красноречивого вида кольцо, но, зная Стеф, понимаю, что лучше помалкивать, пока она сама всё не расскажет.

Женщины уходят на кухню готовить пирог. Я открываю шампанское и вручаю каждой наполненный бокал, после чего возвращаюсь в гостиную и предлагаю бокал Джуно, так как не всегда принимаю на веру слова Стеф о её ухажёрах. Он берёт бокал без возражений и дожидается, когда его пригласят сесть. Я ступил на незнакомую территорию. Он извиняется за то, что их неожиданный визит нас наверняка удивил. Со Стеф, говорю я, мы уже давно ничему не удивляемся. Это его успокаивает. Я спрашиваю, почему Панама. Ответ: он студент-зоолог, и Смитсоновский институт предложил ему провести полевые исследования больших летучих мышей на Барро-Колорадо, одном из островов Панамского канала, а Стеф едет с ним.

— Только если на мне нет никаких паразитов, папа, — подаёт голос Стеф, выглядывая в фартуке из кухни. — Меня будут окуривать, мне ни на кого нельзя дышать, я даже не смогу, блин, ходить в своих новеньких туфельках, да, Джуно?

— В туфлях можно, только сверху надо надевать бахилы, — объясняет мне Джуно. — И никого там не окуривают. Это всё твои фантазии, Стеф.

— И, выходя на берег, надо проверять, нет ли там крокодилов. Но Джуно будет брать меня на руки, правда?

— И лишать крокодилов плотного обеда? Ну нет. Мы же едем, чтобы сохранять живую природу.

Стеф, громко расхохотавшись, закрывает дверь.

За ланчем она всем демонстрирует своё обручальное кольцо, но делает это, в сущности, для меня, поскольку матери уже всё выболтала на кухне. Джуно признаётся, что они ждут, когда Стеф окончит университет, а с этим дело затягивается, так как она переключилась на медицину. Нам она об этом ничего не сообщала, но мы с Прю научились спокойно реагировать даже на такие судьбоносные откровения.

Оказывается, Джуно хотел официально попросить у меня её руки, но Стеф твёрдо заявляет, что её рука никому, кроме неё самой, не принадлежит. Он всё равно обращается ко мне через стол за согласием, на что я отвечаю: это ваше решение, и вы можете располагать временем по своему усмотрению. Он обещает так и сделать. Они хотят детей — шестерых, вставляет Стеф, — но это в будущем, а пока Джуно хотел бы познакомить нас со своими родителями. Они оба учителя в Мумбай и планируют посетить Англию на Рождество. Далее он интересуется моей профессией. Стеф толком не смогла объяснить, а родителям наверняка будет интересно. Это государственная или социальная служба? Стеф не могла сказать точно.