Джон Ле Карре - Агент на передовой

— Нет, Рени. Ты выполняешь свою работу.

Она злится. На меня и на себя.

— Ты опять пытаешься меня обольстить и подчинить?

— Разве я этим занимался в Хельсинки?

— А чем же ещё. Ты всех обольщаешь. Этим и прославился. Почему тебя и взяли на работу. Ромео. За твой универсальный гомоэротический шарм. Ты был настойчив, я молода. Вуаля.

— Мы были оба молоды и настойчивы, если ты помнишь.

— Такого я не помню. У нас с тобой совершенно разные воспоминания об одном и том же злополучном событии. Так и договоримся, раз и навсегда.

Женщина есть женщина. Я проявляю высокомерие, я на неё давлю. Хотя имею дело с профессиональным разведчиком высокого ранга. Я загоняю её в угол, и ей это не нравится. Я её бывший любовник, и моё место в монтажной на полу вместе с другими нарезками плёнки. Я пусть и маленький, но драгоценный кусочек её жизни, и просто так она меня не отпустит.

— Рени, всё, что я пытаюсь сделать, — я уже не подавляю своей настойчивости, — это объективно представить, насколько возможно, процедуру, как внутри твоей службы, так и за её пределами, на протяжении десяти дней и ночей, в ответ на добровольное предложение Эдварда Шэннона предоставить высококачественные данные о британской разведке. Сколько было созвано чрезвычайных совещаний? Сколько людей передавали документы и вступали в контакты, возможно, не всегда по надёжным средствам связи? Много ли было перешептываний в коридорах между запаниковавшими политиками и государственными служащими, жаждавшими прикрыть собственные задницы? Господи, Рени! — Я вдруг срываюсь. — Молодой парень, живший и работавший среди ваших в Берлине, влюблённый в твой язык и в твоих соотечественников, считающий себя в душе немцем. Не какой-нибудь там жалкий торговец, а думающий человек с безумной миссией в одиночку спасти Европу. Неужели ты это не почувствовала, выступая в роли Марии Брандт?

— Теперь уже я выступала в роли Марии Брандт? Откуда вдруг эта дурацкая фантазия?

— Только не говори мне, что ты отдала его в руки своей помощницы. Кто угодно, только не ты, Рени. Сотрудника британской спецслужбы со списком топ-секретов на продажу?!

Я жду новых протестов, отрицаний и ещё отрицаний, как нас учили. Но вместо этого она то ли немного смягчилась, то ли ушла в себя, вообще отвернулась от меня и обратила взор к утренним небесам.

— Вот почему они тебя выгнали, Нат? Из-за этого парня?

— Отчасти.

— И теперь ты пришёл, чтобы спасти нас от него.

— Не от него. От самих себя. Я пытаюсь тебе объяснить, что в процессе принятия решения, где-то между Лондоном, Берлином, Франкфуртом и бог весть ещё какими городами, где вели переговоры твои начальники, предложение Шэннона было не просто замечено. Оно было перехвачено и присвоено конкурирующей фирмой.

На склоне под нами разом приземлилась целая стая чаек.

— Американской фирмой?

— Русской, — уточняю я, пока она внимательно разглядывает чаек.

— Она выступила в роли нашей службы? Под нашим фальшивым флагом? Москва завербовала Шэннона? — Она требует от меня подтверждений.

И только стиснутые боевые кулачки, пока лежащие на коленях, выдают её бешенство.

— Ему сказали, что отказ Марии принять его предложение был лишь отвлекающим маневром, пока они там всё планируют.

— И он поверил в эту хрень? Господи!

Мы молчим. Её защитная враждебность сошла на нет. Снова, как в Хельсинки, мы с ней братья по оружию, хоть этого и не признаём.

— Что такое «Иерихон»? — спрашиваю я. — Мегасекретная шифровка, заставившая его напрячься. Шэннон прочёл лишь одну страницу, но ему этого хватило, чтобы побежать к вам.

Она смотрит на меня широко распахнутыми глазами, как в старые добрые времена, когда мы занимались любовью. В её голосе уже не звучат официальные нотки.

— Ты не знаешь, что такое «Иерихон»?

— У меня нет допуска. Никогда не было и, похоже, никогда не будет.

Она на минуту отключилась. Вся в раздумьях. В трансе. Потом её глаза медленно открываются. Я всё ещё на месте.

— Нат, ты готов поклясться — просто как человек, какой ты есть на самом деле, — что говоришь мне правду? Всю правду?

— Если бы я знал всю правду, я бы тебе рассказал. А так… это всё, что мне известно.

— И русские его убедили.

— И мою Контору тоже. Они хорошо поработали. Так что такое «Иерихон»? — повторно спрашиваю её.

— Со слов Шэннона? Рассказать тебе грязные секреты твоей собственной страны?

— Уж как есть. Недавно прозвучало слово «диалог». Это максимум, что мне позволено было услышать. Сверхчувствительный англо-американский диалог на высшем уровне по разведывательным каналам.

Она снова зажмуривается, набирает в лёгкие воздух, затем открывает глаза и, глядя на меня, говорит:

— По словам Шэннона, то, что он прочёл, однозначно свидетельствовало об уже развёрнутой англо-американской секретной операции по подрыву демократических институтов Евросоюза и саботажу наших международных торговых тарифов.

Глубокий вдох, а затем продолжение:

— После Брексита Великобритания будет отчаянно нуждаться в развитии торговли с Америкой. И та пойдёт навстречу, но только на своих условиях. Одно из них: совместная секретная операция по перетягиванию на свою сторону — подкуп и шантаж не исключены — официальных лиц, парламентариев и тех, кто формирует общественное мнение в европейском истеблишменте. А также масштабное распространение фейковых новостей с целью усугубления существующих противоречий между членами Евросоюза.

— Ты, случайно, не цитируешь Шэннона?

— Я цитирую близко к тексту то, что он назвал предисловием к документу под названием «Иерихон». Он утверждал, что запомнил три сотни слов. Я всё записала. Поначалу я ему не поверила.

— А сейчас?

— Сейчас верю. Как и моя служба. Как и моё правительство. Похоже, к нам в руки попали побочные разведданные, подтверждающие его историю. Не все американцы еврофобы. Не все британцы горят желанием заполучить торговый союз с трамповской Америкой любой ценой.

— И тем не менее ты сказала ему «нет».

— Моё правительство надеется, что когда-нибудь Соединённое Королевство снова займёт своё место в европейской семье, а потому не желает участвовать в шпионской деятельности против дружественной страны. Спасибо за ваше предложение, мистер Шэннон, но по вышеназванным причинам оно для нас, увы, неприемлемо.

— Ты ему так и сказала?

— Мне поручили, я сказала.

— На немецком?

— Нет, на английском. Его немецкий не так хорош, как ему бы хотелось.

Так вот почему Валентина говорила с ним по-английски, а не по-немецки, внезапно осеняет меня, и тем самым я решаю проблему, которая мучила меня всю ночь.

— Ты спросила о его мотивах?

— Разумеется. В ответ он мне процитировал «Фауста». В начале было дело. [14] Фауст даёт несколько интерпретаций первой строки Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово», «В начале мысль была», «Была в начале сила» и, наконец, «В начале было дело» (перевод Б. Пастернака). Я поинтересовалась, есть ли у него сообщники. В ответ он мне процитировал Рильке: ich bin der Eine .