Герман Матвеев - Сборник повестей Дела давно минувших дней

— Там вечеринка сегодня. Демобилизованных провожают, — вставила Люба.

— Ладно. Не отставай…

— Пошли бы завтра утром… — ворчала Люба.

— Молчи. Человек, может, заблудился… А чтоб тебя! Опять в лужу… — ругалась Анна Петровна. — Ну, шагай, шагай. Теперь до заставы близко.

Женщины прибавили шаг. Вдруг Анна Петровна споткнулась и чуть не упала.

— Тьфу! Леший! Чего это? Господи, никак человек! Люба, зажги фонарь.

Девушка достала спички и чиркала одну за другой. Спички не загорались, отсырели.

— Скорей. Ну, чего ты копаешься?

Наконец спичка зашипела и загорелась.

Пряча от ветра огонек, Люба с трудом зажгла фонарь.

— Свети. Девочка какая-то…

Анна Петровна перевернула неподвижно лежавшую девочку.

— Мать пресвятая! Катюшка Никитина. Что ты, Катя! Катя… голубушка…

— Живая? — спросила дочь.

— Живая. Катя! Доченька, что с тобой? Очнись, ясынька. — Придерживая Катюшку за голову, Анна Петровна почувствовала под рукой что-то липкое.

— Чего-то голова мокрая… Ну-ка, свети. Кровь.

— Убили? — испуганно вскрикнула Люба.

— Молчи. Бинтовать надо. Давай чего-нибудь. Да вон юбку рви, нижнюю-то… Скорей, что ли, да не жалей, — торопила она дочь.

Пальцы девушки не слушались.

— Я не жалею… крепкая.

— Держи ее. Фонарь-то поставь, — командовала Петровна. — В кружках санитарных занимается… тоже… Руки-то чего трясутся. Дай-ка.

Одним взмахом она оторвала кусок юбки и принялась бинтовать, приговаривая:

— Что ты, ягодка? Кто тебя так изувечил? Катюша! Водички бы надо… Ах ты, горе…

Катюшка открыла глаза и застонала.

— Больно, девочка? Катя! Это я… Анна Петровна. Узнаешь меня?

— Тетя… мухоморы не едят… — прошептала Катюшка и снова закрыла глаза.

— Катя! Чего она сказала? Забылась опять. Люба, неси фонарь. На заставу пойдем. Ближе. Помоги-ка.

Анна Петровна взяла девочку на руки.

— Она как перышко. Свети, чтоб не споткнуться. Девочка моя, бедная.

Так они шли с километр. Руки у Анны Петровны устали. Неожиданно навстречу им из темноты вынырнула Валя Никитина.

Получив боевое задание отправиться в секрет к болоту, Яковенко вернулся в ленинский уголок, снял тело пулемета со станка, взвалил его себе на плечо и, скомандовав остальным, вышел во двор. За ним выстроился расчет: помощник наводчика, наблюдатель, или дальномерщик, и двое подносчиков патронов. Во дворе к ним подошел командир с третьим подносчиком, у которого в руках были коробки с лентами.

Жуков выслушал задание и сейчас же повел отделение.

Шли быстро. До границы было километра три.

— Пожалуй, на поезд опоздаешь, Яковенко, — сказал его помощник, тащивший на себе станок пулемета, или, как его называли красноармейцы, «жилетку».

Яковенко не ответил. Он совершенно забыл, что через несколько часов ему нужно ехать.

Сзади кто-то споткнулся.

— Подбирай, что нашел, — пошутил Жуков.

— Своего не бросай, пригодится… — в тон командиру сказал наблюдатель.

Послышался смех.

— Тише… — прекратил разговоры командир. — Сколько пружину натянул? — спросил он наводчика.

— Пять с половиной килограммов, — ответил Яковенко.

Пограничники вышли из лесу, остановились. Жуков оглянулся и шепотом приказал Яковенко:

— Давай через кусты на место. Смотри, чтоб весь бугор был как на ладони. Окопайтесь. Я до Гришина сбегаю. Шагай…

Командир ушел. Яковенко махнул свободной рукой и пошел через кусты. Пулеметчики спустились в ложбину. Под ногами захлюпало. Пройдя метров триста, они стали подниматься на высоту и скоро пришли на место.

— Станок, — приказал шепотом Яковенко.

Быстро установили пулемет на станок. Подкопали колеса. Подносчики принесли мокрый дерн для локтей. Лопатой срезали несколько веток и воткнули их по бокам. Наблюдатель отполз вперед и долго вглядывался в темноту.

Высота, где спрятали в секрете пулемет, была очень удобна. Кругом на расстоянии двух километров не могла укрыться ни одна цель. Даже ночью, переходя границу через лежащие по бокам высоты, враги неизбежно попадали на фон неба. Лощина тоже простреливалась вся.

Послышались два характерных металлических щелчка. Это Яковенко зарядил пулемет для автоматической стрельбы. Подозрительного вокруг ничего не было, наблюдатель отполз обратно. Яковенко лежал, держась за ручки, и примерялся к еле заметным ориентирам. Его помощник прилег рядом и крутил маховичок подъемного механизма.

— Много. Чуть назад… так, — прицеливаясь в звезду, говорил Яковенко. — Проверим еще. Крути. Назад. Стоп. Хорош. Сколько вышло?

— Полтора оборота.

Подносчики устроились сзади в кустарнике.

— Курить охота.

— Ни-ни…

— Да я знаю, что нельзя, — шепотом сказал второй.

К ним подошел наблюдатель. Поманив их за собой, он дал каждому сектора наблюдений и вернулся на свое место.

Жуков, прячась за деревьями и не сводя глаз с чужой стороны, шел к четвертому посту. Слева лежало болото, закутанное легким туманом, и ничего разобрать было невозможно. Далеко в стороне мигал огонек кордона.

— Стой! — раздался окрик.

Жуков остановился и усмехнулся. Ему показалось, что голос Гришина дрожит.

— Свой… свой… Это я — Жуков, — ответил командир вполголоса.

— Пароль!

— Ростов, — тихо ответил пулеметчик.

Из кустарника вышел постовой.

— Напугал? — спросил командир.

— Нет…

— А чего икнул?

— Голос сорвался. Вы чего ночью гуляете, товарищ командир?

— Гуляю? Верно, что гуляю. К тебе на подмогу пришли. На заставе была тревога. Вот что, Гришин. Враги могут заявиться сегодня. Лейтенант в секрет зря не погонит. Смотри за левой стороной и за опушкой. Если слева придут, к лесу не надо пускать, а то потом не найдешь их. В лощину прижимай. Понял? А мы уж там их возьмем. На ту высоту не выдвигайся, она под обстрелом будет, — попал он рукой часовому. — Кто с тобой дежурит?

— Симонов.

— Спит?

— Да.

— Ну, держись. Торопиться не надо. Начальник сказал, что не два и не три могут пожаловать — побольше. Всех надо пропустить из болота… но чтоб назад не вернулись, — уже на ходу добавил он.

Когда пулеметчик ушел, Гришину стало как-то не по себе. Он не мог понять, что с ним — трусит он, или это просто волнение. Часа два тому назад приезжал лейтенант и долго смотрел в бинокль на болото. Потом сказал ему, что через болото как будто прошел нарушитель. Это могло случиться, за болотом часовой мало смотрел, считая его непроходимым. Но сам по себе факт, что мимо него прошел человек, сильно взволновал и огорчил Гришина. На заставе он служил год, и у него еще не было ни одного задержания. Гришин поймал себя на том, что пальцы, сжимающие винтовку, дрожат. Он еще крепче сжал их, но тогда почувствовал дрожь где-то внутри, под ложечкой.