Герман Матвеев - Сборник повестей Дела давно минувших дней

— Так ставьте их прямо, — угрюмо сказал Орлов.

— Хорошо. Откуда вы знаете проход через болото? И какое количество людей сегодня ночью мы задержим или перестреляем?

Орлов не дрогнул. После некоторого молчания он пожал плечами.

— Прохода через болото уже нет.

— Договаривайте.

— Его нет, потому что я глупо открыл его вам.

— Верно, — подтвердил лейтенант.

— А, значит, вопросом, откуда я знаю об этом проходе, пускай интересуется следователь. Скажите, который теперь час.

— Отвечайте на второй вопрос.

— Второй вопрос? Ах, о людях… Это ошибка. Никто за мной не идет. Никаких людей я не знаю. Я работаю в одиночку.

— Кустарь-одиночка, — улыбнулся лейтенант.

Враг проговорился. «Никто за мной не идет» — эта фраза сказала очень много. Если б люди за ним не шли, он бы не мог так формулировать ее. Лейтенант не случайно поставил вопрос о проходе через болото рядом с вопросом о людях. Значит, люди, которых сегодня ждут, пойдут по его следам через болото. Сейчас можно говорить более откровенно.

— Вы знаете такое положение, что недооценка сил противника грозит провалом всей операции?

Орлов прищурившись посмотрел на лейтенанта, но ничего не увидел. Лампа, стоявшая на столе, бросала свет на арестованного и оставляла начальника в тени.

— Знаю.

— Вы недооцениваете.

— Да, иначе я не сидел бы здесь.

— Отвечайте на второй вопрос.

— Никаких людей за мной нет, вы ошибаетесь, — резко сказал Орлов.

Лейтенанту было ясно, что враг вышел из равновесия, и он решил проверить.

— Нет, не ошибаюсь, Райский, — уверенно сказал он.

Орлов побледнел, и глаза забегали по сторонам. Он опустил голову. Лейтенант с чувством большого удовлетворения следил за ним. Сведения советской разведки были абсолютно правильны.

Нарушитель посмотрел на кольцо, поправил его и стал разглядывать грязные пальцы.

— Ну, что ж, Райский так Райский, — сказал он наконец и глубоко вздохнул.

— Значит, начистоту?

— Давайте начистоту.

Лейтенант взял ручку. Положил маузер и браунинг на чемодан и приготовился писать.

— Почему там поют? — с раздражением спросил Райский, прислушиваясь.

— Вечеринка. Я начинаю писать.

— Подождите. Прежде чем ответить на ваши вопросы кто, где и почему… я прошу вас… Я замерз и продрог… Можно мне стакан горячего чаю?

— Товарищ Назаров! — крикнул лейтенант.

Вошел конвоир.

— Принесите-ка нам два стакана горячего чаю. Есть хотите? — спросил он сидевшего.

Райский кивнул головой.

— И чего-нибудь закусить, — добавил начальник.

Назаров повторил приказание и, повернувшись, ушел.

Лейтенант склонился к бумаге, попав в полосу света.

— Чему вы улыбаетесь? — спросил Райский.

— Я вспомнил один случай, — кажется, на северной границе, — когда задержанный также попросил стакан горячего чаю и выплеснул его в лицо начальнику заставы.

— Зачем он это сделал?

— Выскочил в окно и убежал.

— Дурак! Его, конечно, поймали?

— Ровно через десять минут.

— Окна были расположены так же?

— У нас на заставе еще не было случая побега за двадцать лет.

— Это может случиться каждый раз. Чем вы застрахованы?

— В общем, ничем, конечно, — согласился лейтенант. — На то мы и пограничники. Действующая армия, фронт.

— Я, молодой человек, на всех фронтах побывал. На фронте всего не предусмотришь. Слепой случай. Вот, например, сейчас. Конвоир ушел. Мы с вами один на один. У меня в распоряжении добрых пять минут. Почему бы не рискнуть? Вот вы и за наган хватаетесь. Испугались, молодой человек? А куда я побегу? Нет… моя карьера, видно, кончилась. Обидно!.. А в общем наплевать! Надоело все… Надоело бороться… Старость. Самое противное в наши дни — это то, что не знаешь, где друга искать. Большевики перепутали всё. Откуда вы знаете мою фамилию?

Лейтенант молчал.

— Я вам расскажу один случай… Но сколько же сейчас времени?

Лейтенант посмотрел на часы.

— Начало десятого.

— И так темно! Осень. Ах, осень, осень… Да, так случай… Вот это кольцо. Вы, конечно, человек, не верящий ни в бога, ни в черта… Ну, а я смотрю на мир иначе… Посмотрите внимательно на камень… Можно увидеть изображение. Снять кольцо я не могу, к сожалению… Вросло. Посмотрите.

Лейтенант насторожился.

Вдруг Райский стремительно протянул через стол руку к лицу лейтенанта.

— Видите?

Начальник не успел отодвинуться, бандит повернул на кольце крошечный рычажок. Камень отскочил. Маленькая вспышка. Газ окутал лицо, стеснил дыхание лейтенанта. Лейтенант выхватил наган, но выстрелить не успел и повалился на стол. Затем медленно сполз на пол.

Райский сразу после вспышки закрыл нос и рот рукавом, отскочил в сторону и запер двери на задвижку. Прислушался. Все было тихо. Сняв с вешалки шинель лейтенанта, он помахал ею над столом, разгоняя газ. Затем быстро надел шинель и фуражку, спрятал маузер и браунинг в карман шинели, попытался взять наган из рук лейтенанта, но тот судорожно сжал его. Тогда нарушитель вынул маузер и ударил лейтенанта по затылку рукояткой.

— Н-да! Недооценка сил противника грозит многими неприятностями, молодой человек, — пробормотал бандит и, захватив свой чемодан, выскочил в окно.

На кухне готовили ужин.

В углу на толстом полене сидел Потапов, дежуривший сегодня по кухне, и тянул какую-то бесконечно длинную песню. Слева от него стоял мешок, справа большой жбан с водой, в который он бросал вычищенную картошку. Эта работа не входила в обязанности дежурного, но Потапов, по доброте своей, отпустил наряд на вечеринку, а сам добровольно занялся картошкой.

Повара за плитой не было видно, но слышался хруст разрезаемых им вилков капусты. Повар, по прозвищу «Крокет», был не в духе. Только что приходила на кухню Варвара Кузьминична, врач заставы.

— Ну, до чего придира, до чего придира… Сам черт на нее не угодит, — ворчал Крокет. — Ты мясо принимал? — крикнул он дежурному.

— Ну, принимал, — отозвался Потапов.

— А чего молчал? Оно же свежее?

— С ней лучше не спорить. Она так… для пущей важности ругается.

— «Для пущей важности»… — передразнил повар. — В другой раз я потребую акт составить… Очень мне нужно, на самом деле… Если бракует, пускай бракует всерьез… — решил Крокет и успокоился.

Такое решение повар принимал каждый день после визита Варвары Кузьминичны, но дальше разговора дело не шло. Потапов знал, что и повар и врач в душе очень хорошо относились друг к другу, но по службе им приходилось ругаться. Варвара Кузьминична придирчиво относилась ко всему, что касалось еды: к чистоте, к продуктам, к питательности и разнообразию блюд. Повара это раздражало, он сам не менее ее был заинтересован в хорошей кухне и ко всякому замечанию относился как к личной обиде. Сегодня Варвара Кузьминична вздумала понюхать мясо и спросить, свежее ли оно. Было на что обидеться!