Герман Матвеев - Сборник повестей Дела давно минувших дней

Валя шла среди девушек, и ее мрачные мысли рассеялись, как дым. Ее поздравляли, просили писать письма.

Пограничники высыпали за ворота встречать гостей. Из ярко освещенных окон ленинского уголка раздавались мощные звуки симфонического оркестра. Это передавали по радио оперу из Большого академического театра.

— Как мне не везет… Сбилась с дороги, — сказала Баркан, отрезая новый ломоть хлеба. — Хорошо, что Катю встретила. Могла бы, пожалуй, за границу уйти. Далеко от вас до границы, дедушка?

— Не знаю, не считал.

— А деревня Кульки?

— Кулики-то?.. — Вопрос застал Ипатыча врасплох. Надо было врать, а врать старик не умел.

— Нет, недалеко. Сколько, Ульяна, до Куликов?

— Чего ты меня спрашиваешь! — рассердилась Ульяна.

— Десять с половиной километров, — выручила Катюшка, не моргнув глазом.

— Вот, вот, — подтвердил старик.

— Десять километров? Ужасно!

Все замолчали. Ульяна мыла чугунок, а дед достал какой-то старый журнал и делал вид, что рассматривает картинки. Баркан медленно жевала хлеб, запивая молоком.

— Не страшно вам здесь жить? — спросила она Ульяну, но та даже не оглянулась.

— Какие могут быть страхи? — ответил дед.

— Вдруг ночью перейдут границу шпионы?

— Не знаю. Не было таких.

— Не было? — удивилась геолог. — Мне рассказывали, что здесь часто переходят границу. Кажется, сегодня одного задержали. Я до сих пор не могу забыть его лицо.

— Не знаю, не знаю. Может, и переходят, кому надо, а только я не замечал. — Старик засмеялся. — Какое мне дело? Моя хата с краю, как говорят.

Баркан насторожилась. Ответ поразил ее.

— Вы — колхозник?

— Мы-та?

— Да!

— Были в колхозе, — кивнул дед, не отрываясь от журнала.

— А сейчас?

— И сейчас в колхозе. — Ипатыч опять засмеялся — как-то деланно, беззвучно. — Да вы не сумневайтесь. Люди свои, не выдадим.

Он положил журнал и пошел к печке.

Баркан испугалась. Куда она попала? Старик подозрительный, явно хитрит. Надо немедленно уходить из этого дома.

— Дедушка, нельзя ли сейчас лошадь? Я бы заплатила, сколько надо.

Старик возился у печки, перекладывая с места на место тулуп.

— Лошадь вам? Не знаю уж как…

— Да вы отдохните. Завтра утром поедете, — сказала Ульяна.

— У меня дела спешные, государственные. Мне нужно на заставу.

Дед схватил ружье и направил на Баркан.

— Руки вверх, гадюка! Руки вверх… ну! Зараз убью! — грозно крикнул старик, потрясая ружьем.

Баркан побледнела и подняла руки.

— Ульяна, обыскивай! Живо! Катюшка, помогай! Эй, Беркан, ежели руки опустишь, прикончу на месте!

Катюшка и Ульяна подскочили к геологу и начали обыскивать. Все это делалось так решительно и быстро, что Баркан даже не успела запротестовать. Сейчас она начала догадываться, что ищут у нее не деньги, как она вначале подумала, а что-то другое.

— Я не понимаю, чего вы хотите?..

— Молчи, если жизнь дорога, — перебил дед. — Ну, что?

— Паспорт вот… бумаги, — вытаскивая из карманов документы Баркан, говорила Ульяна.

— Клади на стол. Ищи, оружие ищи.

Обыск продолжался. Раиса Семеновна поняла, что опять ее приняли за нарушительницу, и начала успокаиваться. Сейчас ее это даже забавляло, и она с любопытством смотрела на озабоченные лица колхозников.

— Нет ничего, — сказала наконец Ульяна, когда Катюша показала ей снятый с нарушительницы башмак.

— Ну, нет, так ладно. Руки можешь опустить, но ежели побежишь, зараз убью, — держа ружье наготове, сказал дед. — Катюшка, собирайся. Зажигай летучую мышь.

Катюшка выбежала в сени. Ульяна отошла к печке и, подперев ладонью подбородок, смотрела на задержанную. Ружье начало беспокоить Баркан.

— Уберите ружье… вдруг выстрелит, — попросила она грозного старика.

— Доедай живо! — не обращая внимания на слова геолога, приказал дед.

— Уберите ружье, я не могу есть под ружьем.

— Убери, отец. Не убежит, — поддержала ее Ульяна.

— Тебя не спросили, — проворчал старик, но ружье все-таки отвел в сторону.

В избу вернулась Катюшка с зажженным фонарем и тоже с любопытством уставилась на Баркан.

— Вы думаете, что я нарушительница и границу перешла? — спросила геолог. — У меня же документы есть. Вот пропуск. Я здесь работаю, съемку делаю.

— Там разберут, какую ты съемку делаешь.

— Вот несчастье! Ну, хорошо, хорошо.

— Доедай скорее. С голодным-то брюхом по грязи не очень весело будет шагать, — заметил дед.

Баркан налила в стакан молока и снова принялась за еду.

— Отец, ты погляди документы. Может, и верно ошибка вышла, — заметила Ульяна.

— Нету у меня таких правов. Я документы не проверяю. Ты не встревай. Она прикидывается. Катюшка, ты вперед пойдешь. Ежели она в сторону кинется или вперед… я крикну. Ты на землю ложись, а я палить стану, — нарочно громко сказал дед.

Такая перспектива не улыбалась Баркан. Сначала она обрадовалась, что ее под конвоем доставят на заставу, теперь же испугалась: кто знает, какие мысли взбредут в голову старику по дороге. Вдруг он откроет стрельбу?

— Пошли. Эй, как тебя? Баркан? Пошли на заставу! Пять годов не ходил туда, а ради такой гостьи прогуляюсь.

Дед передал ружье Катюшке и, не спуская глаз с задержанной, надел полушубок, шапку и старинные глубокие галоши. Баркан встала. Ноги были как деревянные. Она подумала, посмотрела на темные окна и решительно заявила:

— Никуда я не пойду. Я не могу. Я очень устала.

— То есть, как не пойдешь? А ежели я приказываю? — направив ружье на Баркан, сказал дед. В голосе чувствовалась нотка растерянности.

— Уберите ружье, дедушка. Я спать хочу. У меня завтра много работы. Вы меня по дороге еще нечаянно убьете — кто отвечать будет? Пускай сами приходят. Вот, если б на лошади… Нет, и на лошади с вами не поеду.

Баркан сняла шляпу и стала причесывать волосы на ночь. Она окончательно успокоилась за свою судьбу. Дед растерялся.

— Ты что — шутки шутишь? Иди, говорю, зараз.

— Ничего я не шучу. Я вас не боюсь.

— Ах, не боишься? Та-ак. Значит, не пойдешь?

— Нет. Где здесь можно прилечь?

— Ни в какую не пойдешь?

— Нет, — Раиса Семеновна положила пальто на скамейку и легла, вытянув ноги.

— А если я за волосы потащу? — нерешительно сказал дед.

— Не имеете права.

Решительный и спокойный тон женщины сбил деда с толку. Катюшка тоже топталась на месте, не зная, что делать. Ульяна стояла безучастно. В душе она была на стороне этой женщины и каким-то чутьем понимала, что здесь произошла ошибка, но сказать об этом не решалась.