Герман Матвеев - Сборник повестей Дела давно минувших дней

— Видная такая… в шляпе. Говорит: я дорогу потеряла. Где, говорит, деревня Кульки! Что за Кульки, я не знаю. Сама у деревни стоит, а про деревню спрашивает. Вот, думаю, попалась… А врет, а врет!.. Дедушка, я хотела на заставу сперва проводить. Водила-водила ее по лесу — ноги гудят. Только лучше сюда. Вдруг она бы не пошла? Она хитрая, хитрая!.. — выпалила Катюшка.

— Ульяна, где у меня бердана-то? Дай-ка сюда, — натягивая валенки, потребовал дед.

— Я к председателю сбегаю, — заторопилась Катюшка.

— Стой! Не надо, я сам. Веди ее, а не то уйдет.

Катюшка выбежала навстречу Баркан. Дед взял старую берданку.

— Где у меня патроны-то? Ульяна, под кроватью смотри, в коробочке. Во как обернул ось-то… Да чего ты мне тычешь. Бекасинник это. Пули где? Пропади пропадом!

Ипатыч нашел нужные патроны, зарядил свою бердану и спрятал ее за печку.

— Ты, смотри, и виду не показывай, — учил он дочь. — Поласковей. А как я на нее бердану направлю, зараз и обыскивай. Оружие ищи. Сперва надо обезвредить…

В сенях послышались голоса.

— Идут! К печке стань.

Дед попятился и сел на лавку. Ульяна ушла к печке и занялась горшками. Дверь открылась, в избу вошла Катюшка, а за ней усталая, измученная Баркан.

— Проходите. У нас только и есть дедушка да мама, — приветливо говорила Катюшка.

— Здравствуйте, — садясь на лавку у печки, сказала геолог.

— Милости просим.

Теплота, свет, уют сразу разморили Баркан. На улице она еще кое-как крепилась и двигалась, но сейчас почувствовала себя совершенно обессиленной.

— Очень устала, — сказала она. — Нельзя ли у вас переночевать?

— Что ж, места в избе хватит, — отозвался старик.

— Я заплачу, сколько будет стоить.

— За деньгами не гонимся.

Раиса Семеновна сняла шляпу и перешла к столу.

— Вы меня извините, — сказала она, виновато улыбаясь. — Устала очень… С шести часов утра на ногах. Нельзя ли у вас молока купить?

Геолог села на лавку, облокотилась на стол и сразу задремала.

— Ульяна, покорми человека.

— Щи от обеда остались — хотите?

— Молока просит, — буркнул дед.

Баркан открыла глаза.

— А? Да… лучше молока и кусок черного хлеба. Я очень устала… Глаза слипаются… Вы извините.

Ульяна подняла половицу и спустилась в подпол.

— А вы откуда идете? — спросил дед.

— Что? — не расслышала Баркан. — Я? Раиса Семеновна, а фамилия моя — Баркан.

— Как? — переспросил Ипатыч.

— Баркан, — повторила она.

— А дедушку Ипатычем зовут, — вставила Катюшка.

Дед сердито посмотрел на нее.

— Не встревай! Где у тебя грибы-то?

— Грибы? Ой! Да я их в лесу оставила.

— Эх, ты! Ротозея!

— Сбегать?

— Куда ты побежишь на ночь-то глядя?

— Дед, а Валя уехала?

— Неужели тебя ждать? Вон, на кровати тебе приданое оставила — тряпок целый воз.

Катюшка мигом очутилась на кровати и с увлечением занялась разборкой цветных лоскутков. Баркан дремала. Ульяна вылезла с кринкой молока, поставила ее на стол, достала стакан и полкаравая хлеба.

— Пейте, гражданка, — тронула она за рукав уснувшую «нарушительницу».

— Что? — очнулась Баркан. — Ах, спасибо!

— Яиц не хотите? Сварю, — предложила Ульяна.

— Нет, спасибо…

Раиса Семеновна налила в стакан холодного молока, с трудом отрезала ломоть хлеба и принялась за еду. Дед исподлобья наблюдал, не спуская глаз, за каждым ее движением.

Темнота наступала быстро. Точно кто-то громадной рукояткой реостата постепенно выключал свет. Деревья принимали причудливые формы, а яркая полоса на западе придавала всему пейзажу сходство с театральной декорацией.

— Очень похоже на театр, — заметил Грохотов. — Пришлось мне однажды месяца два работать в театре по электричеству.

Валя оглянулась. В темноте она не могла разглядеть лица мужа.

— С завода посылали работать. Большое представление готовили. Завод был подшефный, — объяснял Андрей.

Но Валя не слушала. Мысли ее были далеко. Завтра утром она уедет в незнакомый город, начнется новая жизнь. Какая? Раньше, когда они говорили с Андрюшей, гуляя по этим дорогам, все было так ясно и просто. Она начнет учиться, он работать. Вечерами они будут ходить в кино или театр.

А вот сейчас наступающая перемена показалась далекой и ненастоящей. И как ни старалась Валя, но никак не могла почувствовать прежнюю ясность. На душе было тоскливо. Может быть, виновато в этом прощанье с матерью и дедом? А тут еще темнота, ночь, холодно. Валя расплакалась бы, но ласковый, добрый голос и легкое поскрипывание сапог идущего рядом бесконечно дорогого ей человека ободряли ее.

— Что ты загрустила-то? — спросил Андрей.

— Привыкла здесь, ну и не по себе как-то. Деда стало жалко. Умрет он скоро, Андрюша.

— Вот тебе и раз!.. Если так рассуждать, все умрем в конце концов. Профессорша нам лекцию читала, так она хорошо говорила насчет смерти. Ничего, говорит, не умирает, а только видоизменяется… Я не помню сейчас, а только у нее хорошо выходило, в общем, что мы, значит, бессмертные…

Помолчали.

— Я думаю, как мы там устроимся в городе, — сказала Валя. — Оставался бы ты в армии служить. Ведь все равно война скоро.

— Я думал об этом. Да соскучился, понимаешь, по работе. Ребята пишут — новый цех пустили.

— Куда он денется?

— Нет, Валя, раз решили — надо ехать.

Валя прислушалась.

— Лесопилка кончила, — тихо сказала она. — Значит, динаму пустили, наши свет зажгли. Катюшка, наверно, пришла. Надо было ее с собой взять на вечеринку. Обратно с девчатами бы вернулась.

И точно в ответ зазвенел женский голос:

— Во как! — усмехнулся Грохотов.

— Это Таня, с «Первомая», — узнала голос Валя. — Они тоже к вам на заставу идут.

— Здорово чеканит! Все слова разобрать можно, — сказал Грохотов.

Голос приближался и точно согревал Валю.

— Подождем их, — сказала она.

— Подождем.

И Грохотов, поставив сундук на землю, усадил Валю.

Девушки шли мимо, не замечая сидевших у дороги Вали и Грохотова.

— Таня! — окликнула Валя.

От неожиданности девушки шарахнулись в сторону. Грохотов засмеялся.

— Испугались?

— Кто это?

— Да это Валюшка Никитина…

Девушки обступили молодых.

— Нет, уж не Никитина, — Грохотова.

— Ты куда, Валя? На заставу?

— Девчата, забирай пожитки.

Девушки взяли узел, окружили Валю и тронулись по дороге. Тяжелого сундука Грохотов не дал. Взвалил его себе на плечи и зашагал сзади.

Лес кончился, показались огни заставы. Таня опять запела: