Николай Леонов - Операция «Викинг» [сборник]

Последний — Николай Зверев. Мастер спорта по фехтованию. Несколько лет был в сборной страны. Служил в армии, работал тренером. Затем начал писать фантастические повести. Женат, дочь учится в первом классе.

Небогатые данные, чтобы судить о людях. Но один из четверых, возможно, завербован. Хорошо бы познакомиться с ними, узнать поближе.

Познакомился Сергеев с друзьями в тот же вечер. Произошло все очень просто. Он встретился у театра с Андреем Масловым, который вышел вместе с Новиковым и актрисой Татьяной Павловой.

— Тебе везет, Сергеев! — сказал Андрей, здороваясь. — Лев закончил сниматься в очередном детективе, приглашает к себе отметить это событие. Отводы не принимаются. Татьяна, знакомься.

Татьяну Павлову Сергеев видел в десятке кинофильмов и в не меньшем количестве спектаклей. Он знал, что многие красавицы экрана в жизни порой женщины заурядные. Павлова была незаурядна. Пожимая ей руку, он взглянул мельком, тут же отвел глаза.

Новиков взял Павлову под руку, пошел вперед, Сергеев с Масловым двинулись следом и через несколько минут были уже в квартире актера. На кухне трое мужчин играли в преферанс, и приход хозяина с компанией прервал пульку.

— Хватит, ребята! — Новиков смешал карты. — Все знакомы? Эти три оболтуса мои друзья.

Сергеев помог Павловой снять плащ, затем намеренно задержался в прихожей. Положение довольно щекотливое, впоследствии могут обвинить Андрея, что не предупредил. Сергеев раскаивался, что пришел, но было уже поздно, и он вместе со всеми прошел к накрытому столу.

— Друзья! — Новиков встал и поднял бокал. — Из пятнадцати картин, в которых я снимался, только в трех у меня не было в руках оружия. Иногда был прав мой герой, чаще — другие. Иногда «убивал» он, чаще — его.

— Тебе идет военная форма.

— Лева, ты очень красив в роли покойника.

— Вы дадите сказать? Ребята, — он повернулся к друзьям, которые сидели на другом конце стола, — вы должны защитить меня.

— Сядь, киногерой, — перекрывая общий шум, сказал один из троицы и, опираясь на плечи друзей, торжественно поднялся.

— Борис Нечаев, — сказал Андрей, — потрясающий парень. Вообще, друзья у Левки один к одному. Завидую.

— Лева, мы тебя любим. Ты самый красивый, самый знаменитый, самый, самый… — Борис оглядел присутствующих. — Мы тебя любим!

Новиков смеялся вместе со всеми.

— Ты знаешь, Сергеев, они дружат уже лет двадцать пять, — накладывая на тарелку ветчину, сказал Андрей.

Громкоголосый, видимо, признанный балагур и весельчак, Борис Нечаев даже в актерской среде, где каждый стремится быть центром внимания, легко захватывал застольную инициативу.

— Ты на сцене комик, а в жизни, вижу, человек серьезный, — говорил он рыжему парню лет тридцати, — оставь в покое крабы. Один из присутствующих отдал за них часть гонорара. Ты покури, сделай перерыв. Не куришь? Тогда спой! Петр, не забывайся, быстро звони домой, продли увольнительную. — Борис говорил без умолку, что не мешало ему с аппетитом есть. — Петр ужасно самостоятельный, тридцать восемь лет мальчику, жена сказала быть дома в одиннадцать, а он на пять минут опоздает. И хоть бы что! Представляете? Вот свобода!

Петр Левченко, сидя на диване, о чем-то тихо беседовал с Павловой. На выпады Бориса он не обращал ни малейшего внимания. Татьяна слушала Петра с вежливой улыбкой. Сергееву казалось, что актриса скучает. При свете голубоватых бра были видны лишь ее темные раскосые глаза и яркие, словно искусанные, губы. Ее волосы, наполовину темно-каштановые, наполовину почти льняные (видимо, красилась на съемках), часто спадали и закрывали глаза. Актриса лениво поправляла прическу, несколько секунд придерживала, искала потерявшуюся шпильку, не находила, волосы снова спадали, и тогда она походила на деревенского, выгоревшего на солнце подростка.

— Татьяна — человек опасный, — сказал Андрей, перехватив взгляд Сергеева.

— Вижу. — Сергеев налил приятелю и себе. — Боюсь я таких красивых.

— Не знал, что ты трусоват.

— Трусоват, — согласился Сергеев.

Раздался телефонный звонок, хозяин снял трубку.

— Как же вас можно не узнать? Здравствуйте, доктор. — Новиков прикрыл ладонью трубку. — Мишуня Соколовский.

— Извините, — Петр поклонился Павловой. — Лев, дай поговорить, он мне нужен.

— Передаю трубку нашему собственному корреспонденту, — сказал Новиков, уступая другу место у телефона.

Сергеев с трудом выбрался из-за стола, прислушался к тому, что говорил Левченко:

— Да, я думал закончить сегодня, но Оля прихворнула… мне пришлось заниматься хозяйством. Я уже ухожу, буду работать всю ночь.

Борис толкнул Николая Зверева в бок и показал на Петра.

— Слышишь?

— А? — Николай махнул рукой. — Ясно, как божий день. — Он тоже подошел к телефону, бесцеремонно забрал у приятеля трубку. — Привет, Мишуня. — Зверев. Этот деятель задерживает статью? — Зверев со скучающим видом слушал, кивал, смотрел на Петра, затем прикрыл ладонью трубку. — Петруша, ты очарователен.

— Я сам знаю, что делаю! — Левченко поднял голову и вернулся на диван.

Зверев прокомментировал:

— Доктор волнуется, и я его понимаю. Статья нужна была вчера. — Он прижал трубку к уху, видно, перебивая Соколовского, сказал: — Ты абсолютно прав. Тебе привет от Бориса. Он обещает повлиять на твоего соавтора. Ты не прав, доктор, перевоспитывать никогда не поздно. Целую. — Зверев отошел от телефона, насмешливо взглянул на Петра, который вновь разговаривал с Павловой.

Вечеринка продолжалась. Обсуждались планы завтрашнего дня, понедельник — в театре выходной, но Сергеев не слышал, чтобы кто-либо собирался отдыхать. Дружно кляли заканчивающийся сезон, говорили, что падают с ног, но на выходной планировали репетиции на радио и телевидении. Мосфильм, Ленфильм, кто-то даже летел в Одессу.

Когда было выпито, каждый заговорил о своем. Слушатели отсутствовали, все рвались к микрофону. Только Борису порой удавалось получить слово.

— Поел, вымой за собой посуду! — вещал он. — Прислуга отпущена до лучших времен. Лева, почему ты распустил творческую интеллигенцию? Весь вечер молчит великий писатель земли русской. Зверев, возьмешь меня мажордомом?

— Николай, не люблю я, когда ты не пьешь, — прерывая разговор с Петром, обратилась к Звереву Павлова. — Налей мне.

Зверев перегнулся через стол, взял из рук хозяина бутылку и налил актрисе.

— Мне мама не разрешает, — сказал он и остановил пытавшегося вмешаться в разговор Бориса. — Вообще пора и честь знать.

Николай Зверев весь вечер курил, попивая боржоми, оглядывал окружающих. Сергеев несколько раз чувствовал на себе этот взгляд и понял, что Николай обязательно узнает его при встрече.