Чарльз Вильямсон - Любовь и шпионаж

Мои колени подогнулись, и я рухнула на софу. – Рауль! – пролепетала я чужим, сдавленным голосом. – В этой сумочке находились бриллианты герцогини де Бриансон!

Никогда еще не попадал я в такую щекотливую ситуацию, как этой ночью, – быть запертым в спальне женщины далеко за полночь и слышать, как в соседней комнате она всячески убеждает своего ревнивого жениха, что ни один посторонний мужчина не заходил к ней в дом!

Раньше мне не приходилось навещать Максину де Рензи в Париже, хотя во время наших встреч в Лондоне она дала мне свой парижский адрес. И теперь, ощупывая в темноте руками пространство вокруг себя, я пытался отыскать другую дверь или окно, и при этом каждую секунду рисковал выдать свое присутствие, наткнувшись на мебель или уронив какой-нибудь тяжелый предмет.

Я не смел зажечь спичку из боязни, что в соседней гостиной услышат чирканье, и должен был передвигаться так осторожно, как если б шел босиком по битому стеклу. В то же время я знал, что Максина сейчас молит Бога, чтобы я поскорей убрался из ее дома, – да я и сам мечтал об этом.

Только чудом мне удалось, не задев и не опрокинув по дороге стул или вазу с цветами, добраться до следующей двери… увы! она тоже оказалась запертой.

Наконец я нашарил окно и поздравил себя с благополучным разрешением своих тревог. Однако я слишком поторопился радоваться. Комната находилась на первом этаже. Хотя ее окна были расположены довольно высоко над землей, я подумал, что для меня не составит труда выпрыгнуть из окна в сад, но когда я проскользнул за тяжелую гардину, то столкнулся с новым препятствием.

Окно, которое открывалось посередине, как и большинство окон во Франции, [16]было плотно закрыто и заперто на задвижку. Я медленно, осторожно повернул головку шпингалета и сразу почувствовал, что обе половинки окна основательно заело; они словно склеились одна с другой, возможно, были недавно покрашены, и краска подсохла, а может быть, разбухли от дождя. Во всяком случае, если их начать разъединять, они заявят громкий протест…

После первого предупреждающего скрипа я остановился и прислушался; в соседней комнате Максина рассмеялась и повысила голос, вероятно, для того, чтобы заглушить произведенный мною шум. Это было еще хуже, чем я предполагал, и я не осмелился повторить попытку.

Я еще раз ощупал все вокруг – нельзя ли найти другой путь к бегству, который я, возможно, не заметил в темноте?..

Нет, ничего подходящего не было, окно в спальне было единственным, если не считать еще одного, небольшого, которое, очевидно, вело в комнату горничной и было слишком мало, чтобы пролезть через него.

Вдобавок, мне мешал мой плащ, который я так и не снял, придя к Максине: в тот момент нам было не до этикета. И слава Богу, что так получилось, – снятый плащ мог бы выдать меня!

…Я не знал, что делать. Для Максины было бы гибелью, если б дю Лорье услыхал шум и настоял на том, чтобы открыть дверь, после того, как она с таким трудом заверила его, что в доме нет посторонних.

Возможно, она надеялась, что я уже ушел, но как мог я уйти? Я чувствовал себя как крыса в ловушке, мне стало казаться, что я упакован в тесную коробку без окон и дверей.

Это было неприятное ощущение. Мой лоб покрылся испариной, как в турецкой бане, я стал рассеянно шарить по карманам в поисках носового платка. Но его не было. Вероятно, я оставил его в отеле или на квартире у сыщика Жирара, а может быть, в кэбе. Зато в наружном верхнем кармане пиджака я обнаружил нечто странное. Это был небольшой комочек бумаги, туго сложенный в несколько раз, так плотно, что на ощупь казался почти шариком. И я вспомнил, что этот самый комочек выпал из моего кармана во время обыска в «Елисейском Дворце», был поднят с пола жандармом и вручен мне, а я небрежно засунул его обратно, так как мои мысли были в то время заняты совсем другим.

Возможно, я и сейчас не обратил бы на него внимания, но в эту дьявольскую ночь ничто необычное не должно было оставаться без тщательного рассмотрения. А вдруг в нем что-нибудь завернуто?

Я развернул его, но внутри ничего не оказалось. Это был просто небольшой клочок бумаги. В темноте нельзя было разобрать, что на нем написано, и написано ли вообще что-либо. Поэтому я скомкал его и поспешно запихал обратно в карман, так как в этот самый момент услыхал горестный возглас Максины. Мне показалось, что она произнесла какую-то фразу, из которой я уловил лишь одно слово: бриллианты.

После этого она и дю Лорье о чем-то заговорили так громко и возбужденно, что я подумал: не попытаться ли мне предпринять еще одну атаку на проклятое окно, не рискуя быть услышанным. Но прежде чем я на это решился, голоса умолкли. Хлопнула дверь в соседней комнате, и наступила тишина, прерываемая лишь тяжелыми шагами наверху, над моей головой. Вероятно, это ходила прислуга.

Несколько секунд я стоял тихо, выжидая. Но из гостиной не доносилось ни одного звука, и я решил сделать попытку, пока не поздно.

Я сильно налег на оконные створки, и они подались с таким треском, что, конечно, выдали бы мое присутствие, если б в соседних комнатах находился кто-либо. Но все было тихо, в гостиной не было ни души, и я выпрыгнул из окна прямо на цветочную клумбу с высоты нескольких футов. Затем я обогнул фасад дома, осторожно ступая по мягкой мокрой траве, и уже хотел сделать бесшумный рывок к воротам, как вдруг дверь дома открылась, поток света упал на лужайку.

Я вовремя отпрянул назад в тень и увидел Максину и мужчину в макинтоше, которые медленно пошли по тропинке, молча опустив голову, как будто разглядывая что-то под ногами. Поглощенные этим, они не заметили меня, подошли к воротам, открыли калитку и вышли на улицу, не закрыв калитку за собой; я понял, что они скоро вернутся.

Я страстно желал удрать, но опасность столкнуться с ними лицом к лицу была слишком велика. Поэтому я стал ждать – и хорошо сделал, так как через три или четыре минуты они появились вновь; вероятно, они не отходили далеко и, конечно, увидели бы, как я выхожу из ворот.

– Это какое-то колдовство! – сказала Максина. Она и ее возлюбленный прошли в трех ярдах от того места, где я стоял, притаившись за большим кустом.

Ответа дю Лорье я не расслышал, но голос его звучал угнетенно, подавленно. Как видно, они потеряли какую-то важную вещь, без всякой надежды отыскать ее. Мне было интересно знать, что случилось, и в то же время было жаль Максину: ко всем ее несчастьям на нее навалилась еще какая-то новая беда! Но единственное, чем я мог бы помочь Максине в данный момент, – это удалиться отсюда как можно быстрей.

Дождь уже перестал. Максина и дю Лорье оставили калитку незапертой, и я, наконец, мог облегченно вздохнуть, очутившись по ту сторону забора.