Лен Дейтон - Берлинские похороны

— Странные вы люди, французы, — сказал Борг.

— Да, — согласился я. Стены мансарды наклонно сходились, большие окна имели треугольную форму. Вдоль окон стояли лоснящиеся от жары растения в горшках. Сквозь запотевшие стекла пыльные крыши выглядели причудливым импрессионистским рисунком.

— Хейди. — Голос генерала был высок и чист.

Его дочь принесла мне маленькую чашечку крепкого кофе. Она понаблюдала за тем, как я отпил глоток, и спросила, не жарко ли мне.

— Нет, — ответил я. По лбу и щекам у меня стекали капельки пота.

Она засмеялась.

— Папа все время мерзнет, — объяснила она.

— Понимаю, — сказал я и снова протер запотевшие очки.

— Что такое? — громко спросил генерал.

— Вы мерзнете, — сказал я.

— Я такой, — подтвердил генерал.

— Какой?

— Старый, — терпеливо ответил он. Девушка похлопала его по плечу, приговаривая:

— Он, конечно, не считает, что ты старый. — Потом обратилась ко мне: — Папа читает по губам; надо смотреть на него, когда с ним говорите.

— Тогда он дурак, — сказал генерал.

Я посмотрел на улицу сквозь запотевшее окно; на противоположной стороне висел транспарант: «Мир должен уметь себя защищать».

Генерал Борг сказал:

— Время похоже на поезд, идущий в одном направлении с твоим по соседней колее; когда ты молод, другой поезд идет почти одновременно с тобой. С возрастом поезд времени идет все быстрее и быстрее, пока вообще не обгоняет тебя, и ты снова видишь зеленые поля.

Я поддакнул.

— Я пытаюсь, — сказал генерал очень медленно, не отрывая от меня внимательных глаз, — я пытаюсь вспомнить вас. Может, мы воевали вместе?

— Да, — согласился я, — правда, я воевал против вас.

— Очень мудро, — сказал генерал, восхищенно глядя на меня.

— Я пришел к вам по поводу вашей коллекции полковых дневников, — сказал я.

Лицо генерала оживилось.

— Вы военный историк. Я так и думал. У нас очень большая коллекция. Вас не интересует кавалерийская форма? Я как раз пишу сейчас статью об этом.

— Нет, мне нужна простая справка. Об одном из подразделений вермахта, которое занималось эвакуацией людей из концлагеря. Я хотел бы уточнить кое-что о личном составе.

— Хейди поможет вам, — сказал генерал. — Это очень простое дело. У нас целая комната архивов отдельных частей. Верно, Хейди?

— Да, папа, — ответила она. — Я там с трудом убираюсь, так она заставлена, — добавила она, уже обращаясь ко мне. Я дал ей листок бумаги с моими вопросами.

— Уверен, что вы справитесь.

Она ушла выполнять просьбу.

Генерал отхлебнул чаю и начал рассказывать о кавалерийской форме XIX века.

— Вы пришли ко мне по совету полковника Стока? — неожиданно спросил он.

— Точно. Он сказал мне, что у вас лучшая коллекция военных документов во всей Германии.

Генерал кивнул.

— Очаровательный человек этот Сток, — сказал генерал. — Он дал мне интереснейшие материалы по истории Красной Армии. Очень добрый человек. Это редкая штука.

Я не знал, что он имеет в виду — исторические материалы или доброту Стока.

— Вы давно здесь живете? — спросил я, просто чтобы прервать наступившее молчание.

— Я родился в этом доме, — сказал генерал. — В нем же и умру. При жизни отца он весь нам принадлежал. А теперь мы хозяева только маленькой квартирки на крыше. Остальная часть дома под правительственным контролем — много людей еще вообще бездомны, что поделаешь, нечего жаловаться.

— А вы никогда не думали о том, чтобы перебраться на Запад? — спросил я.

— Да, — ответил он. — Моя мать догадалась переехать в Кельн. Это было году в 1931-м, но мы остались.

— Я имею в виду, после войны. Почему вы остались жить в Восточном Берлине после войны?

— Мои старые друзья не могут навещать меня, — сказал он.

Я уж было собрался переформулировать вопрос, но, спокойно улыбнувшись, генерал дал мне понять, что уже ответил на него.

— Вы что-нибудь для Бонна делаете? — спросил я.

— Для этих негодяев — разумеется, нет. — Он стукнул по ручке кресла так, будто его кулак был аукционным молотком. — Первые десять лет после войны я был чересчур нацистом для любого порядочного немца он ни за что не сел бы пить со мной кофе. — Слова «порядочный немец» он произнес с явной иронией. — Я за это время беседовал только с двумя полковниками из Американского института военной истории. Мы вместе прошли все бои от Буга до Волги. И, знаете ли ... — Он доверительно наклонился ко мне — ...с каждым новым разом я делал все меньше ошибок. Смею вас уверить, еще парочка визитов американских полковников, и я бы взял Сталинград. — Он засмеялся сухим невеселым смехом. — Целые десять лет я был чересчур нацистом для немецких политиков. — Он снова невесело засмеялся, будто уже устал от этой шутки. Возвратилась Хейди с кипой больших коричневых конвертов.

— Вы знакомы с полковником Стоком? — спросила она меня.

— Моя девочка увлечена им, — сказал генерал и на сей раз рассмеялся совершенно искренне.

— Не такой уж плохой выбор, — сказал я, опасаясь, что проявляю неучтивость.

— Совершенно верно, — сказал генерал.

— Вы коллега Олега Алексеевича? — спросила девушка.

— Я его деловой соперник, — ответил я.

Засмеявшись, она положила передо мной большие коричневые конверты, которые содержали новые подробности о Бруме.

Берлин, воскресенье, 3 ноября

Берлин стал для меня домом. Комната во «Фрюлинге» была теплая и удобная. Лег я рано, встал поздно, утро текло у меня сквозь пальцы, как серебряный песок. Небо заволокло тучами, стало необычно тепло. Около метро, на противоположной стороне улицы, я купил газеты «Таймс» и «Дейли экспресс» и сел за столик в кафе «Канцлере», откуда мне был виден Курфюрстендам до Гедехтнискирхе. Официантка принесла мне кофейник на две чашки, яйца всмятку, мармелад, хлеб, масло и карлсбадские рогалики.

Движение на Курфюрстендам было большим. Проезжали такси с тустами, громадные трейлеры отправлялись в дальние путешествия, а двухэтажные автобусы совершали короткие.

Как это ни странно, Берлин — один из самых спокойных больших городов в мире, люди улыбались и отпускали грубые шуточки о солдатах, погоде и работе кишечника; а дело в том, что Берлин — единственный город, все еще живущий под управлением оккупационных армий, и уж если здесь не умели бы шутить об иностранных солдатах, то где же еще? Прямо передо мной четыре английские девушки считали свою наличность, решая, позволяет ли их бюджет пообедать в ресторане или же придется ограничиться сарделькой из киоска на Курфюрстендам. За ними сидели две медсестры в привычной серой униформе, которые вызывали в памяти роман «На Западном фронте без перемен». И все вокруг меня ели и пили. Бледнолицый мужчина слева жадно поглощал кофе, пончики и маленькие рюмочки «Штайнхагера» и смотрел вокруг таким тоскливым взглядом, словно в любой момент ожидал отправки в Сибирь.