Лен Дейтон - Лошадь под водой (Кровавый круг)

Вошел Джо Макинтош.

– Мы подняли одну канистру, вы пойдете?

Ферни вошел в бар в тот момент, когда мы выходили. Он пристально посмотрел на нас.

Ставни на окнах были закрыты. В передней темной комнате сидел Джорджо и ждал нас. Синглтон чистил лодку и различные принадлежности. Он мог вернуться в любой момент.

– Мы решили подождать вас, сэр, – сказал Джо.

– Спасибо, – произнес я, будто принимая шлем королевы Елизаветы.

На столе, покрытом газетой, шестидесятиваттовая лампа освещала зеленую стальную канистру с закругленными краями и углами, две ее половины одинаковой формы соединялись намертво.

Я попросил Джо принести «Поляроид». Он принес аппарат вместе со вспышкой и зеленым фильтром, чтобы как можно лучше рассмотреть детали на зеленой окраске, и сделал шесть снимков. Они вышли вполне удовлетворительными.

Джо взял маленькие плоскогубцы и начал расковыривать канистру, пока ее древние петли не поддались и она не раскрылась.

Никто из нас, я думаю, не ожидал многого, но все же мы надеялись, что усилия наши увенчаются чем-то большим.

Увы, там оказались пара пригоршней белых хлопковых нитей не очень хорошего качества, старый кусок ткани размером с мужской носовой платок, несколько клочков белой бумаги и двадцатидолларовый банкнот, смятый и грязный.

Чарли протянула руку за купюрой, но, когда она взяла ее в руки, раздался шум двигателя мотоцикла. Он нарастал и заглох прямо под нашими закрытыми ставнями окнами.

– Ферни! – произнесла Чарли и нахмурилась.

Конечно, это ничего не значило. Мы просто убрали канистру, прежде чем впустить Ферни, а затем повели его на кухню, чтобы предложить кофе. Он принял чашку в своей вежливой сдержанной манере, приветливо улыбнулся и заявил, что он привез сообщение конфиденциального характера от первого человека в районе.

– Кто же этот «первый человек»? – спросил я Ферни. Он ответил:

– Сеньор Мануэль Гамбета до Росарио да Кунья, с вашего позволения, очень важный господин.

Я услышал с балкона голос Синглтона:

– Ну и что же это за сообщение?

– У меня, сеньор Фернандес Томас, принцип: позволять любому сообщать мне все что угодно в любое время.

– У меня тоже, сэр. – Он не подал виду, что слышал вопрос Синглтона, и вручил мне адрес, по которому я приглашался в пять часов пополудни, «чтобы узнать что-то полезное». – Мы встретимся там с вами, – сказал он, взял фетровую шляпу с мраморной стойки, вскочил на мотоцикл и загрохотал по узкой булыжной мостовой, по сторонам которой стояли выбеленные известью дома. Он не оглядывался.

В доме все сидели вокруг стола, уставившись на две двадцатидолларовые купюры. На каждой стоял номер серии из двадцати трех цифр.

– Две? – спросил я. – Мне показалось, что в контейнере лежала только одна.

– Так и есть, – кивнул Джо. – Чарли извлекла этого близнеца из корзины с грязным бельем.

Я взглянул на Чарли.

– Она лежала в кармане одной из грязных рубашек Гэрри Кондита, – сообщила девушка несколько смущенно. – Я предложила ему постирать их. – Я молча смотрел на нее. – Не все его рубашки, только синтетические...

– О'кей, – ответил я ей. – Но вы становитесь слишком близкими друзьями. Тебе его станет не хватать, когда он внезапно исчезнет.

К западу от Албуфейры открывается вид на расстилающиеся в трех километрах от моря поля пепельно-серых смоковниц и виноградников.

Патио звенело голосами рыбаков и торговцев Албуфейры. На выгоревших на солнце столах стояли тарелки с черными каракатицами, угрями, высушенными на солнце, и жареными хрустящими сухариками. Посетители пили вино нового урожая, обсуждали его качество, снова пили и снова обсуждали. Слитое по старой мавританской моде в бурдюки оно брало за душу, как фадо [11] Фадо – народная португальская песня. (Примеч. перев.) . Белые ветряные мельницы с их вертящимися крыльями, живописно расположившиеся на соседней горе, казались звездочками на фоне яркого неба. Дальше за ними находилась железнодорожная станция, откуда дорога из Лиссабона поворачивала на Албуфейру и тянулась всего шесть километров.

Проходя мимо, Ферни пожимал руки людям, отламывавшим хлеб и поднимавшим стаканы с вином. Он потянул ручку тугой двери, и она запела как хор, многоголосо вибрируя. За ней в темноте стояли бочки, из которых для посетителей вино разливалось по бутылкам, кадки с маслинами и бадьи с зелеными оливками, ящики, переполненные инжиром. Ферни сунул руку в один из них и протянул мне горсть ягод. Мы вышли наружу через заднюю дверь.

Слева и справа низкие белые стены обрамляли красную глинистую землю. Дальше между оливковыми деревьями выделялась выложенная светлыми плитами дорожка, которая вела к бледно-голубому зданию со сложными белыми украшениями. Все это смотрелось как пейзаж Веджвуда на чайнике.

Это было одно из старинных баронских владений, или монтесов, которым принадлежали плантации пробковых дубов, оливковых деревьев и инжира.

Черные свиньи рылись под оливковыми деревьями, а за домом одиноко и безответно лаяла собака.

Ферни толкнул кованую железную калитку и, придерживая ее для меня, спросил на очень правильном изысканном английском:

– Вы имеете контакт с мистером Смитом?

– Конечно, – быстро солгал я.

Он молча кивнул и оставил меня одного около дома сеньора Мануэля Гамбеты до Росарио да Куньи, самого важного лица в районе.

К пяти часам вечера в октябре солнце опускается уже довольно низко. К северу горы окрасились насыщенным розовато-лиловым цветом, а белые дома стали такими же розовыми, как герани в горшках, стоявшие вдоль стен.

Последние лучи освещали с одной стороны костлявый череп да Куньи и за его спиной на книжных полках высвечивали золотые тиснения «Истории Древнего Рима» Моммзена и полного собрания сочинений Бальзака.

Дом был обставлен богато, и меня не стоило приглашать к обеду, чтобы я убедился в том, что сервиз на столе будет не пластмассовым.

На простом письменном столе да Куньи из красного дерева стоял и чернильный прибор из фарфора, отделанный золотом, и элегантная подставка для разогревания воска, использовавшегося при запечатывании конвертов, лежал и золотой ножик для разрезания страниц, печать и полдюжины листов, исписанных мелким почерком. Их придерживали тоже не крышки от кока-колы.

– Как я понимаю, взбаламучивая морское дно, вы пытаетесь установить, где находится утерянный предмет.

Это не было точное описание, но звучало вполне понятно. Я промолчал.

Да Кунья снял свои очки в золотой оправе. На его тонкой переносице от них остался красный след. Я подумал, каким же снобом нужно быть, чтобы держать такое на носу!