Леонид Дроздов - Закат над Квантуном

– И каковы итоги боя? Сколько убитых, раненых?

– На флоте, Антуан, в первую очередь считают потери кораблей, – назидательно сообщил Унгебауэр с видом бывалого вояки, что было отчасти смешно, ибо лейтенанту покамест не довелось участвовать ни в одном бою. – Потерь судов ни с той, ни с нашей стороны нет. Но доподлинно известно, что у японцев получил сильный крен один из броненосцев (стало быть, подбит) и на одном из крейсеров вспыхнул пожар. У нас подтопило «Новика», с остальными вроде всё в порядке. Кроме того, сильному обстрелу подвергся порт и город…

Горский на секунду представил, каково это – находиться в городе во время обстрела. Мурашки побежали по коже.

– А теперь, дамы и господа, я расскажу вам о том, что вы прочтете в газетах, но что пока еще для многих неизвестно, – менторски и позёрски заявил Унгебауэр, закуривая сигару. – «Самураи» начали войну задолго до вчерашнего вечера… Еще 24 января эти желтолицые мерзавцы захватили стоявший в Фузане пароход «Мукден», принадлежавший нашему обществу Морского пароходства «К.В.ж.д.»! Вероятно, произвели там высадку своего авангарда. В тот же день в Нагасаки конфисковали еще один наш пароход – «Маньчжурию». Мне также доподлинно известно, что как минимум еще двое русских судов японцы абордировали в Корейском проливе третьего дня. В связи с этим ходят слухи, что Наместник намерен отправить все гражданские суда в Порт-Артур…

– Что это значит, милый?.. – взволнованно спросила Тереза.

– Это значит, что очень скоро мы переедем в Порт-Артур, а меня, скорее всего, командируют на один из боевых кораблей…

Госпожа Унгебауэр закрыла лицо руками. В глазах ее скопились слезы, но она мужественно держалась, чтобы не разрыдаться.

– Есть и еще кое-что, – добавил Демьян Константинович, выпивая очередную рюмку. – Давеча при выходе из Чемульпо (а это, на минутку, свободный корейский порт!) японцы обстреляли канонерскую лодку «Кореец». Ей пришлось вернуться в гавань, где у нас стоял крейсер «Варяг». Желтолицые поставили нашим судам ультиматум: или сдать корабли, или быть уничтоженными прямо на рейде.

– Как подло!.. – не выдержал Горский.

– А еще называют себя самураями! Вояки хреновы!.. – выругался Унгебауэр.

– И что наши?.. – с опаской спросил Антон Федорович.

– Сегодня днем «Варяг» и «Кореец» приняли неравный бой. Им противостояли 6 крейсеров и 8 миноносцев из эскадры контр-адмирала Уриу. В итоге «Варягу» удалось существенно повредить два крейсера неприятеля и потопить один миноносец. Но и сам наш крейсер получил ряд пробоин и потерял часть экипажа, из-за чего пришлось вернуться в гавань. Капитан Руднев приказал «Варяг» затопить, а «Кореец» взорвать…

– Герои! Настоящие герои!.. – воскликнул взволнованный Горский. Так его поразил самый факт неравного боя.

Тереза вдруг не выдержала – заплакала. Унгебауэр попытался ее успокоить, но всё безрезультатно.

– Что я буду делать, если тебя убьют?.. – шептала она в слезах.

– Меня не убьют, – увещевал Демьян Константинович с какою-то упрямой уверенностью. – Меня еще даже не призвали на боевой флот!

– А что будет с Дальним? – задался резонным вопросом судебный следователь. – Ведь порт совершенно не защищен, а в то же время чрезвычайно удобен для высадки японского десанта.

Унгебауэр посмотрел на него серьезными глазами.

– Наши командиры уж что-нибудь придумают, будь спокоен!

Настало время прощаться. Демьян Константинович проводил друга до передней. У самого крыльца, когда в дом ворвался ледяной январский воздух, он шепнул Горскому:

– Не хотел говорить при Терезе… Вчера вечером к Дальнему подходил отряд из восьми японских миноносцев.

Весь следующий день Горский с тревогой размышлял над тем, как будет производиться защита Дальнего с моря. За сухопутный участок тревожиться не приходилось: Цзиньчжоуский перешеек хорошо укреплен и в то же время чрезвычайно узок, что практически полностью исключало вариант прорыва здесь японцев. А вот море – иное дело.

Мало того, что в порту не было ни одного форта, так еще и в самом Талиенванском заливе не присутствовал ни один русский военный корабль – всё гражданские транспорты. Можно себе представить реакцию капитанов японских миноносцев, которые давеча не встретили здесь ни единого противника!

Разумеется, японцы постараются в кратчайшие сроки воспользоваться этим упущением. И вот тут главный вопрос: что сможем предпринять мы и как оперативно?..

Проводя привычные допросы по буйствам и кражам, Горский определенно витал в эмпиреях. Ему казалось особенно неуместным и, пожалуй, глупым, отвлекаться на такие несущественные (в сравнении с войной) вещи, как допросы трактирных драчунов. Город в опасности – это нынче главное!

Тем не менее он продолжал задавать механические вопросы, строить логические цепочки, ловить обвиняемых на противоречиях и устраивать им очные ставки. Будто токарь на заводе вытачивал он дела, ограняя их и придавая им необходимую форму для дальнейшего судопроизводства.

Алексея Владимировича напротив – война не волновала. Он был привычно расслаблен, в меру весел и совершенно не утратил, а быть может, и приобрел толику цинизма, которым всё больше пропитывалось русское общество начала XX века. Дальнинцы в те дни, безусловно, тонко почувствовали, что произошло нечто важное, нечто переломное . Однако едва ли не все до единого вокруг верили в непоколебимое могущество русского флота и вселенскую силу русской армии.

Вечером Горский снова отправился к Унгебауэру, рассчитывая получить от друга новые сведения о морском противостоянии. Лейтенант Унгебауэр уже находился дома – ужинал морскими гребешками.

Антон Федорович вошел в темную столовую, освещенную единственным канделябром с тремя свечами. Сумерки давно опустились на город, но электрическое освещение в особняке отчего-то не зажигали. Еще более странным показалось то, что Демьян Константинович принимал пищу в одиночестве.

– Я не помешал? – первое, что спросил Горский.

Унгебауэр медленно поднял голову, несколько секунд разглядывал титулярного советника стеклянными от водки глазами, будто не узнавая, и, наконец, воскликнул заплетавшимся языком:

– А!.. Антуан… Прошу к столу, мон шер!..

Судебный следователь сел напротив, чрезвычайно сконфуженный неловкостью момента. Только теперь он разглядел, что кувертов было два. Стало быть, Тереза или уже поужинала, или только собиралась присоединиться к мужу. Унгебауэр тем временем налил Горскому рюмку «хлебного вина».

– Покорнейше благодарю, я пас, – отрезал титулярный советник. – Ты же знаешь, я не пью водки.

– А я пью!.. – с омерзительной иронией заявил лейтенант флота и резко вскинул руку.