Леонид Дроздов - Закат над Квантуном

Антон Федорович понял, что его друг, будучи донельзя пьян, на серьезный разговор не способен, да и вообще едва ли поведает что-то новое. Кроме того, в этаком «газообразном» состоянии он выглядел в высшей степени отвратительно и неподобающе настоящему дворянину.

Горский подыскивал предлог, чтобы уйти, но Унгебауэр будто прочитал его мысли.

– Я понимаю, Антуан, тебе неприятно видеть меня таким… И всё же я вполне способен поддержать беседу. Не уходи…

– Хорошо, – неохотно кивнул судебный следователь. Последние слова Демьяна его убедили.

– Тереза вот предпочла не видеть меня … – с грустной улыбкой признался лейтенант флота. Заметив на лице друга удивление и отчасти испуг, Унгебауэр поспешил добавить: – Да всё хорошо – она нынче в гостевой спальне. Не желает меня видеть…

– Не пил бы ты…

– Иди к черту! Священник мне тут не нужен.

– А почему не зажжешь электричество?

– Хочу в темноте побыть… Знаешь, еще каких-нибудь полвека назад наши предки вот так и столовались: при свечах. И ничего…

– Ну да. А в Средневековье и вовсе руками ели. Но это ведь не значит, что нам с тобой следует пренебрегать вилками и сидеть в темноте тогда, когда есть электричество. И отчего это ты так надрался?

Унгебауэр ответил не сразу – слова давались ему с трудом:

– Поступил официальный приказ: все гражданские суда передислоцировать в Порт-Артур. Всё, нет больше Морского пароходства К.В.ж.д…

– И что же будет с судами?

– Что-то оставят под транспорт. На «Монголии» уже, например, начали красить борта в белый цвет – ее переоборудую в плавучий госпиталь…

– А ты?

– Весь штат Морского пароходства также вызывают в Порт-Артур. Очевидно, что меня, как действующего офицера флота, рано или поздно призовут на боевую службу, – здесь он вдруг тихо и зловеще рассмеялся.

– Что с тобой?.. – Горский подумал, что его друг начал сходить с ума.

– Господи, Антуан! В глубине души я благодарен этой войне! Да-да, не считай меня за умалишенного! Именно так!.. И пусть не будет более спокойных сытых дней, пусть не будет щедрого жалованья, зато я снова стану в строй боевого корабля ! Я вновь буду настоящим морским офицером ! И это неизбежно, понимаешь, хе-хе?.. В мирное время меня бы никогда не вернули на палубу военного судна…

Демьян Константинович с презрением поглядел на бутылку водки, но вскоре вновь налил себе рюмку.

– Тогда желаю тебе удачи в боях, – пожал плечами Горский.

– Не стоит! – оскалился Унгебауэр. – Дуракам и пьяницам, как известно, и так везёт, хе-хе! Поэтому за меня не переживай – меня не убьют!

Судебный следователь не ответил. Он не разделял заигрываний с фортуной и тем более не одобрял столь самоуверенные заявления насчет будущего. Одному Богу известно, что с нами будет завтра. Не говоря уже о войне…

– А что слышно об обороне Дальнего? – задал наиболее интересовавший его вопрос Горский. – Мне бы не хотелось увидеть в нашем порту японский флаг…

– Ты его и не увидишь, – гордо парировал Унгебауэр. – Транспорт «Енисей» нынче ставит мины на подступах к Дальнему. Поверь, Талиенванский залив будет надежно защищен.

– А одних мин достаточно? Их разве нельзя пройти?

– Можно… если тралом выловить. Но это мороки много. Да и риск велик…

– Неужто к Дальнему не стянут ни один военный корабль, а лишь ограничатся минами?

– Понимаешь, Антуан… эскадра и так невелика… Если враг ударит большими силами… Всяко лучше держать флот в защищенном Артуре…

– Тебе не кажется, что это как минимум самонадеянно?

– Нет, я так не считаю, – подтвердил свою точку зрения лейтенант флота.

– А что слышно о… наших потерях в первых боях?

– Больше всех досталось «Палладе». У них, говорят, четыре десятка потери…

– Господи!.. – ахнул Горский.

– Да там всего один убитый, остальные – раненные, – поспешил успокоить Унгебауэр.

– Мне и одного жалко… Наши ведь!..

– Не бывает войн без потерь, – пожал плечами Демьян Константинович. – Общие цифры убитых называют разные, но точно их не меньше десятка. На одном «Ретвизане» пятерых недосчитались…

Горский механически перекрестился. Возвращаясь темной холодной ночью домой, он представлял себе картину гибели русских матросов. Только тогда он начал осознавать, насколько страшна война и как она безжалостна к людям.

Следующим утром Горский проснулся в бодром расположении духа. В пристутствии он провел три энергичных допроса, после чего отправился обедать в кухмистерскую.

Кухмистерская была маленькая, а публики собралось много, поэтому двое не имеющих чина из управления градоначальника попросили разрешения присесть за стол судебного следователя. Столуясь рисом с жареной курой, Антон Федорович внимательно наблюдал за беседой случайных соседей, при этом не подавая виду.

Два товарища, один из которых был явно старше другого, с упоением делились мыслями, касательно начавшейся войны. «Молодой», как назвал его Горский, следуя завету Гвоздевича давать каждому объекту наблюдения прозвище, восхищался стойкостью русского флота, отразившего внезапную атаку неприятеля. «Старый» же, хотя и выказывал очевидный оптимизм, но больше уповал на пехоту и артиллерию.

– Какая пехота? – удивлялся юный служащий с искренним непониманием. – Узкоглазые и до Маньчжурии не дотянутся!

– Но они уже в Корее, – резонно отметил «Старый», хотя его возраст едва ли превышал третий десяток. – И, очевидно, будут стремиться отрезать нас от К.В.ж.д.

– Всё, на что способны эти желтомордые – обстрелять Квантун с моря!

– С моря им вряд ли удастся достичь сколько-нибудь вразумительных побед, тут, брат, вся карта будет разыгрываться на суше… А на земле, как известно, нашим нет равных!

Горский вскоре потерял интерес к их беседе. Ему стало понятно, почему оба служащих до сих пор не имеют чинов.

Возвращаясь из кухмистерской в свою камеру, Антон Федорович услышал отчетливый хлопок. Что это было он, разумеется, не знал, но тотчас насторожился, потому что звук исходил со стороны порта.

Подавив в горле внезапно подступивший ком, судебный следователь побрел в присутствие. Нехорошие мысли не покидали его до самого вечера. Идти третий день подряд к Унгебауэру представлялось Горскому моветоном, однако желание узнать источник странного хлопка заставило титулярного советника вновь наведаться в особняк друга. На Угольном проспекте Антон Федорович вновь услышал хлопок, как две капли воды похожий на первый. Пальцы отчего-то сами совершили крестное знамение, хотя причины странных звуков могли быть самыми разными.

Поговорить с Унгебауэром Горскому не вышло. Камердинер, давно знавший судебного следователя, тем не менее холодно и настойчиво заявил, что его господин нынче не принимает и просил не спрашивать почему. Сконфуженный титулярный советник извинился за поздний визит и хотел было уйти, но его окликнула Тереза, появившаяся за спиной камердинера: