Борис Яроцкий - Командировка

Били такие разговоры… Все это в прошлом. Теперь другая жизнь, другое усердие, другие стимулы.

Что же касалось больного, Рувим Тулович знал его постольку-постольку. С ним встречался более сорока лет назад. В лицо не запомнил, но держал в памяти несколько фраз, которыми они тогда обменялись.

…Допризывники проходили медкомиссию. Встретив знакомую фамилию, спросил: «Кем вам доводится Григорий Антонович Коваль?» «Мой отец», – ответил допризывник. «Видимо, благодаря отцу у вас отменное здоровье, – сказал он допризывнику. – Из всех богатств здоровье – самое главное. Так что берегите его. Еще древние говорили: крепкое здоровье – первая слагаемая счастья. А коллеге, Григорию Антоновичу, мой привет».

В те годы отец Ивана Григорьевича работал в больнице Заводского района, лечил металлургов. Рувим Тулович был удивлен, когда узнал, что семья доктора Коваля, коренных жителей этих мест, бесследно исчезла. Ходили слухи, что доктор с супругой уехали в Сибирь, а сыновья – каждый вышел на свою орбиту. У всех она есть, своя орбита. Вот и орбита Коваля-младшего опять пересеклась с орбитой хирурга Паперного.

Сейчас Паперного интересовал посетитель – мэр города, нужный для больницы человек.

В больнице царит нищета: а вдруг мэрия подбросит денежку? О лекарствах уже не было и речи. Больному говорят прямо: хочешь вылечиться – раскошеливайся, не можешь – обращайся в бюро ритуальных услуг. Но если и там дать нечего – твой труп запечатают в полиэтиленовый пакет, и будешь ты, как в мавзолее: полиэтиленовый пакет не поддается тлену, в нем тебя отвезут в могильник – по документам он коммунальный, тебя положат рядом с такими же, как и ты, бедолагами, и вас прикопает бульдозер горкоммунхоза. Несостоятельные горожане свою траншею знают и называют ее, как при ящуре, скотомогильником.

Крематорий законсервирован, так как отключили газ. За газ Украина задолжала России многие миллионы долларов. Оказалось, дешевле вернуться к традиционному способу погребения. Запорожцы хоронили своих товарищей в степи, на просторе, ножами вырезая жирный чернозем. Сейчас обходились лопатой – это состоятельные, остальные предпочитали бульдозер: быстро и легко.

Уже на крыльце, встречая Славка Тарасовича, главврач напомнил:

– Больные голодают.

– Кормите лучше, – был мгновенный ответ.

– Было б на что…

– В бюджете города все предусмотрено.

– Да, но мы третий месяц без зарплаты.

– Отпустите больных, – предложил Славко Тарасович. – Нашли же выход в местной тюрьме: всех под амнистию – и на свободу.

– Да, но уголовники – народ здоровый.

– Вот и сделайте своих людей здоровыми. Понаблюдайте, как в России лечат своего президента: день-два – и он как огурчик. Учитесь сокращать сроки лечения.

– Шутите, пан мэр.

– Шучу, шучу, – добродушно отвечал Славко Тарасович. – А деньги скоро будут. – Наш президент ездит по дальнему забугорью. Просит кредиты. Так что Европа нам поможет. А это значит, кое-что перепадет и медицине.

– Это я читал, – скупо улыбнулся главврач. – Жить стало плохо.

– Вам, Рувим Тулович, всегда было плохо. И тогда… И вот, оказывается, теперь.

– Тогда было страшно. Зато сытно.

– А что ж вы не уехали?

– Старое дерево не пересаживают. Да и жена у меня украинка. Казацкого роду.

– Я тоже казацкого, – раздраженно сказал Славко Тарасович. – Да кровь у наших детей разная.

Рувим Тулович молча проглотил обиду. У самой палаты мэр спросил о самочувствии больного.

– Ему уже лучше, – ответил главврач.

– Смотрите, не вылечите – голову оторву.

«Батько был страшней», – только и подумал Рувим Тулович, услужливо открывая дверь палаты.

Увидев Ивана Григорьевича, обложенного теплыми одеялами, Славко Тарасович кивком головы поздоровался с Анастасией Карповной, а больного ласково упрекнул:

– Что ж ты, козаче, подводишь друзей? Заставляешь волноваться и меня и вот ее, – опять кивком головы в сторону Анастасии Карповны.

– Извиняюсь…

– Ладно уж… Все тут будем.

Разговор игривый, но Анастасия Карповна, как никто другой, знала Ажипу. Визит неслучайный. Мог не приехать и сегодня, сослаться на занятость: начальство всегда занято, даже если оно ничего не делает. Мэру что-то было нужно.

– Сколько, Ваня, на тебе одеяльцев? – продолжал он в игривом тоне.

– Так отапливают, – кольнула Анастасия Карповна.

– Зимой будет хуже, – пообещал мэр. – Но местная власть тут ни при чем. Какой-то дурак по указанию Москвы все котельни города перевел на газ. А за газ, увы, наш великий сосед требует мани-мани. Хотя по старой дружбе мог бы…

– А что вы можете великому соседу? – опять кольнула Анастасия Карповна.

– Валюту.

– Которой у вас нет?

– Дадут.

– Догонят и добавят?

– Смейся, паяц… – отшутился мэр. – Наш президент – об этом я уже толковал только что Рувиму Туловичу, – сейчас в Европе. Доллары собирает. Он, если хотите знать, это украинский Иван Калита.

– Но Калита собирал без отдачи, – заметила Анастасия Карповна.

Славко Тарасович озорно прищурился, его маленькие азиатские глазки на широком лице таили неожиданность.

– А может, наш президент поступит, как Садат с Россией?

– А чем Садат кончил?

С трудом Славко Тарасович переносил колкости женщины, которую в молодости любил, да, собственно, и сейчас при каждой встрече испытывает душевный трепет. Первая любовь, она ведь как тавро – в сердце до конца дней.

О том, что Славко Тарасович ее любил, Анастасия Карповна знала прекрасно. Будучи слушателем ВКШ, засыпал ее письмами. Но она любила другого, и этот другой сейчас опять был рядом, вырвавшийся из объятий смерти. Точнее, не он сам, а его вырвали. И что удивительно, спасали его и те, кто был вовсе не заинтересован в том, чтобы аборигены жили и процветали. Специально для доктора Коваля проявил старание главный советник фирмы «Экотерра» мистер Джери.

Вася доложил Ивану Григорьевичу, как он добывал лекарство. «Я о Джери был худшего мнения», – признался он.

Выслушивая одиссею шофера, Иван Григорьевич вдруг вспомнил покойного Аллена Даллеса, директора ЦРУ, начинавшего тайную войну на поражение Советского Союза: «Мы найдем своих помощников в самой России»… – пообещал он конгрессу. Его парни обещание выполнили. Может быть, в докторе Ковале они надеются найти своего помощника? К России у них самый большой интерес. Но эта страна ни к кому не пойдет с повинной.

Так рассуждал Иван Григорьевич. Он трезво оценивал вою нынешнюю страну. Она как человек. А человек избитый до смерти – еще не мертвый, а не мертвые имеют свойство подниматься на ноги.

«Двадцать первый век – век Америки» – при каждом удобном случае напоминал своему зятю тесть-сенатор. А вот для сынов офицера армии США Джона Смита эти слова воспринимались как наркотик, противодействовать которым разведчик Коваль не мог.