Дональд Гамильтон - Засада

В любом случае я не собирался протыкать его насквозь. Этот бой был для меня всего лишь уловкой. Отступая, я начал постепенно двигаться к руслу пересохшего ручья, намереваясь выйти в радиус прямого выстрела ружья Шейлы.

Мы уже изрядно запарились. Пот градом катился по нашим лицам. На раскрасневшейся щеке фон Закса шрам горел, точно свежевспаханная кровавая борозда. За его спиной я видел Кэтрин, которую все еще удерживали с двух сторон солдаты. Мне это не понравилось, но я надеялся, что ее отпустят, как только начнется стрельба. На высящуюся за моей спиной стену каньона я не смотрел. Шейла, наверное, уже заняла свою позицию. С первым проблеском зари она должна была там залечь. И я едва ли не шестым чувством ощущал, что она уже поймала моего противника в окуляр оптического прицела. Я видел, что крестик прицела движется за лицом фон Закса, приближающегося к Шейле по мере моего отступления.

Это ощущение заставило меня немного смутиться. Фон Закс-то чистосердечно намеревался меня убить в честном бою, а я заманивал его под пулю. Что ж, мы живем далеко не в рыцарский век, да и моя профессия не из благородных. И я не собирался рисковать, выпуская на волю безумца с армией дикарей и с ядерной ракетой, только из-за каких-то детских представлений о честной драке.

Я уже все обдумал и рассчитал. Мне надо хотя бы на мгновение превратить его в неподвижную мишень. А самому исчезнуть из поля зрения Шейлы, чтобы вероятность попадания в меня пули не заставила ее нервничать и торопиться. Я позволил фон Заксу оттеснить себя к середине русла иссохшего ручья, а потом — к тому месту, где старый поток подмыл берег, и где образовался довольно высокий, почти в шесть футов высотой, обрыв. Я медленно отступал, пока не почувствовал, как почва уходит из-под ног. Я издал испуганный крик, отпрыгнул назад и упал на мягкий песок. Тем самым я сошел с линии огня. В шести футах над моей головой фон Закс, задыхаясь и обливаясь потом, остановился передохнуть.

Он стоял, превратившись в замечательную мишень. Дожидаясь выстрела, я даже испытал некоторое разочарование. Хорошие фехтовальщики в наши дни большая редкость. Но мое разочарование быстро улетучилось: выстрела не было.

Я не удержался и, повернув голову к северному гребню каньона, внимательно всмотрелся туда. Что-то там произошло, что-то ужасное, но отсюда я, конечно же, никак не мог понять, что именно. Я медленно поднялся во весь рост. Люди фон Закса уже сгрудились на высоком берегу, обступив моего противника со всех сторон. Старый нацист стоял, сжимая мачете. И ничего не произошло.

Тут я понял, что ничего и не произойдет, потому что, как это было теперь вполне очевидно, что-то уже произошло чуть раньше там, на северном гребне, где я оставил девушку с ружьем.

Двое охранников подтащили Кэтрин к самому краю обрывистого берега. Ее лицо ничего не выражало, но я вспомнил, что фон Закс нужен был ей живым. И еще она сказала мне: “Настанет день, и я отплачу за смерть Макса. Я вас не простила”.

Она была неглупая девушка. Возможно, она с кем-то заключила сделку и нашла иной способ решения своей задачи — способ, который давал ей преимущество и возможность отомстить мне. Что это был за способ, меня мало интересовало. Что бы она ни сделала с Шейлой, я все равно уже ничего не мог изменить в такой ситуации. Я мог, правда, что-то предпринять в отношении фон Закса. А потом, когда я с ним покончу, пускай Кэтрин его забирает...

— Спускайся ко мне, дедуля! — крикнул я, потрясая своим мачете. — Чего ты ждешь — когда твои ребята принесут тебе лестницу?

Оскорбительное замечание касательно его возраста ему очень не понравилось. Он спрыгнул и упал на одно колено. Я дал ему возможность подняться. А потом двинулся на него с намерением убить.

Я чуть было не ранил его, сделав первый настоящий выпад, и снова заметил, как по сто лицу проскользнула:, тень удивления и раздражения, когда он увернулся от моего удара отчаянным нырком, раскрывшись полностью. Но я пощадил его. Мне не надо было кромсать его — я хотел с ним покончить одним ударом. И теперь я понял, как это сделать. Все оказалось довольно просто. Он сам никогда не применял прямой выпад, и против него тоже, видимо, его никто не применял. В их краях на дуэлях дерутся ради шрамов и славы, а какая слава от шрама, который начинается в середине груди и выходит наружу с обратной стороны. Они сражаются только до крови, но не до смерти. Края у их клинков, остры, но конец тупой. И ему, конечно, не могло прийти в голову, что его противник может нанести колющий удар оружием, предназначенным для резки и рубки. Возможно, такие удары были даже запрещены в том виде спорта, к которому он привык: тем самым его учителя пытались избежать потери учеников.

Я испугался, что совсем выбил его из равновесия, и мне пришлось немного просто помахать клинком перед собой, отдавая ему инициативу. На зыбком песке нам обоим пришлось трудно, но его ноги были куда слабее моих, более молодых. Он сражался осторожно, аккуратно и расчетливо, но медленно отступал, продвигаясь вверх по руслу мимо рощицы с ракетой, копя силы для новой атаки. И очень скоро он бросился вперед, стремительно оттеснил меня и, повернувшись, помчался со всех ног вверх по обрыву.

Он взбегал минуту-другую. Мне было не под силу согнать его оттуда, но я мог побежать по руслу вверх туда, где крутой берег полого сливался с дном каньона. И по-прежнему никто не стрелял с вершины. Никаких признаков жизни. Надо было мне оставить ее в Тусоне, подумал я. Там бы она была в полной безопасности.

И в эту секунду фон Закс чуть было не снес мне голову отчаянным взмахом мачете. Я успел отразить его удар, и мачете завибрировало у меня в ладони. Не вовремя я предался своим сентиментальным раздумьям. Мы уже находились почти в роще тополей и вели бой рядом с взметнувшимся вверх телом “Рудовика-III”. Интересное это было зрелище: поединок с применением древнего оружия в тени оружия будущего.

Он уже устал. Теперь он был мой, и я поглядывал в сторону Кэтрин, давая ей понять, что готов сделать ей подарок. Если меня и обуревали сомнения относительно ее коварства — уж не знаю, в чем именно дно могло заключаться, — уже то, что она стояла одна, без своих сторожей, и не делала никаких попыток побежать к тягачу, как мы с ней уговорились, служило весьма красноречивым свидетельством ее предательства. Сторожа, похоже, и вовсе о ней позабыли, наблюдая за отчаянными потугами их командира спасти свою жизнь. Зрители нашего поединка стояли в молчании. И только когда он промахивался, по их рядам пробегал горестный вздох.

Я бросился на фон Закса, стараясь рассечь ему голову, позволил ему отбить мою атаку и раскрылся. Но он не был готов воспользоваться этой возможностью, хотя в последний момент все же сделал красивый выпад, а я отступил еще дальше, раззадоривая его, и он послушно наступал. Я сделал вид, что поскользнулся, и чуть припал на левую ногу. Словно удерживая равновесие, я отбросил руку с мачете далеко в сторону, услышал вздох зрителей и увидел, как в глазах старого немца зажегся огонек. Он со свистом занес мачете слева, чтобы ударить меня с незащищенной стороны.