Дональд Гамильтон - Интриганы

Повесив трубку, не дожидаясь ответа, я полагал, что девица тут же на меня набросится и снова будет говорить, какой я жуткий человек, но она молчала, пока мы вновь не выехали на автостраду.

Когда машина набрала скорость, она задумчиво произнесла:

— Он казался таким старым. Таким старым и усталым, мистер Хелм.

— Его положению не позавидуешь.

— И вы его нисколько не облегчили, потребовав, чтобы он передал Леонарду ваш грубый вызов, — сказала Марта с остатками прежнего критического запала в голосе.

— Проснись, куколка, никому ничего не надо передавать. Мы с Маком говорили для ушей Леонарда. Нет ни малейшего сомнения, что линия прослушивается. — Я раздраженно помотал головой. — Борден, я просто пытался отвести от него бурю. Пленка покажет, что мне было приказано прибыть, а я в своей обычной высокомерно-самонадеянной манере отказался. Нельзя считать Мака ответственным за то, что агент умышленно отказывается подчиниться приказу, не правда ли? Вот почему он отдал его, а я сказал то, что сказал, О`кей?

Она взглянула на меня и отвернулась.

— Возможно, я ошиблась. Если так, извините. Но если вы знали, что вас подслушивают, почему вообще позвонили?

— Чтобы они узнали, где их люди, поехали туда и забрали тела. Никто не заинтересован в том, чтобы впутывать в это дело полицию.

— Я не могу поверить в происходящее. Руководитель государственного ведомства приказывает подчиненным убивать своих.

— Это не в первый раз. Наше ремесло всегда было небезопасным, а ввиду того, что операции секретны, сдерживающих факторов очень немного. Но ты не поняла главного. Главное — мы не являемся людьми Герберта Леонарда, и он знает, что никогда ими не станем, начиная с Мака и кончая последним клерком канцелярии. Леонард может подчинить себе большие неуклюжие организации, используя обычные бюрократические уловки, потому что личная преданность в них редко играет сколько-нибудь заметную роль. Но он знает, что на деле никогда не сможет заполучить небольшое, специализированное, верное одному человеку агентство. Мы всегда будем людьми Мака; а он, по-видимому, не доверяет Маку участвовать в своих грандиозных политических планах — я не знаю, о чем идет речь, но планы Леонарда не могут не быть грандиозными.

— Но, — возразила Марта, — он ведь руководит! Он мог бы просто... просто уволить вас, не так ли? Ему нет нужды стрелять в вас!

Я усмехнулся.

— Милая моя, ты забываешь об одной мелочи, имя которой — государственная служба. Здесь вопрос огласки: если Леонард вдруг решит отделаться от всех нас, кто-нибудь может задаться вопросом — почему? Но ты засекла действительно интересную вещь: он хочет уничтожить наше агентство физически. Полагаю, это означает, что задумано нечто довольно гадкое, чего Мак действительно не одобрит. Леонард хочет быть уверенным, что, когда карты будут открыты, у Мака не будет власти — то есть живых вооруженных агентов — для практического выражения своего несогласия. — Я скорчил кислую мину. — Черт, дальше — больше. Может быть, у Лорны есть ответы на эти вопросы?

Я погнал свой большой универсал через Туссон, осторожно забирая на запад и посматривая в зеркало. Но ничего особенного не было видно. Я рискнул остановиться в закусочной, где, не вылезая из машины, мы получили гамбургеры и дождались полной темноты. Потом я опять погнал свою повозку по маленьким проселочным дорогам через пустыню, постепенно отдаляясь все дальше и дальше от цивилизации.

— А куда мы сейчас едем? — наконец спросила Марта.

— На ранчо, конечно. Нас там ожидает женщина, черт побери!

— Но...

— Не беспокойся. На тот раз мы не будем ломиться через главный вход. Ты когда-нибудь слышала об убежище, в котором не было бы спасательного люка? Вот наш поворот, но я лучше оставлю лодку за изгибом дороги в лощине. Насколько я помню, она начинается прямо здесь. Будь готова покопать, если мы застрянем.

Но мы не застряли. Песок в лощине был приятным и твердым. Я поставил лодку так, чтобы ее не было видно с дороги, потом вышел из машины, отсоединил крепление прицепа, страховочные цепи, электропривод, опустил вниз стойку, и она приняла на себя вес дышла прицепа. Потом я любовно похлопал по фибергласовому борту, давая понять малышке, что не бросаю ее в этом пустынном месте. Черт побери, я-то знал, что это только металл и пластик, но она-то этого не знала! Однажды может случиться, что моя жизнь опять будет зависеть от одного-двух дополнительных, преданных мне узлов скорости...

Мы вернулись в машину, нашли боковую дорогу, которую я приметил ранее, и двинулись по трассе, которая не знала движения со времени последнего дождя. Вскоре я выключил огни. Это было долгое, медленное, тяжелое движение во тьме. Кустарник, задевая в узких местах за борта универсала, издавал скрежещущий звук, крюк прицепа ударялся о днище, когда мы переезжали овраги. Я нашел нужные ориентиры, но казалось, что они отстоят друг от друга намного дальше, чем мне это показалось при дневном свете много лет назад. Наконец спидометр подсказал, что мы проехали необходимое количество миль. Я остановился, развернул машину и заглушил движок. Выходя, я успокоительно похлопал крупногабаритное авто по капоту, уговаривая его не чувствовать себя одиноким.

— Пошли, Борден, — тихо сказал я. — Там в бардачке фонарик. Возьми его с собой. Не захлопывай дверь, оставь ее открытой.

— Вы странный человек, — услышал я ее осторожный шепот, когда мы двинулись вперед. — Вы правда странный, Хелм! Вы убиваете людей, а потом похлопываете кучу металла по носу, как будто это лошадь или собака или что-то в этом роде. Как будто она вам действительно нравится!

— Нравится? — переспросил я. — Проклятье! Я думаю, что это жалкий, медлительный, вычурный бензиновый боров. Но мне никогда бы не пришло в голову обидеть его, сказав это. Я хочу сказать, что в противном случае он может психануть и не завестись, когда мы вернемся. — Девушка бросила на меня короткий острый взгляд, чтобы убедиться, что я не шучу. Я согнал усмешку с лица. — Ну ладно, хватит разговоров. Смотри, куда ставишь ногу. Мы приближаемся.

Неожиданно ограда оказалась прямо перед нами. Эта штука действительно выглядела внушительно, даже в темноте. Она была оборудована разнообразной сигнализационной аппаратурой — я знал это, хотя сейчас ее трудно было различить. Это сложное сооружение защищало находящихся внутри ото всего, кроме прямой танковой атаки или внутреннего предательства. Но в нашем деле мы стараемся предусмотреть все непредвиденные обстоятельства, и ни один опытный агент не даст поместить себя в такое место, откуда он не сможет тайно выскользнуть, даже если это место площадью в сорок тысяч акров.