Борис Акунин - Шпионский роман

Дом был недавней постройки, шестиэтажный. Без лифта, но с газом и даже ванной. Откуда только в комсомоле берутся такие паскудины, думал Егор про изменницу. И работу ей ответственную доверили, и жилплощадь вон какую дали, а она против Родины пошла.

Пока специалисты производили обыск (к соседке на всякий случай тоже вошли, невзирая на замок), Егор разглядывал фотографии на книжной полке.

Вот ее родители: усач отец хорошего трудового вида, мать в платке, сестра-фэзэушница, маленький братишка. Вот она сама в десятом классе — славная такая дивчина, с косой через плечо. А это уже с товарищами по службе: волосы острижены, глаза холодные и знакомая жестокая складка у рта.

Не разглядели начальники в сержанте госбезопасности червоточину. И ответят за это, уж будьте уверены. Откуда в человеке гниль заводится? Может, появляется на свет определенный процент нравственных уродов, и ничего с этим не поделаешь? Вот бы научиться их распознавать еще в детстве, пока они не успели обществу напакостить! Академик Лысенко открыл, что если зерно на ранней стадии развития подвергнуть яровизации (это какой-то там агротехнический процесс), то оно может начисто поменять свои видовые признаки. Вот и с нравственными уродами тоже наверняка можно какую-нибудь моральную яровизацию изобрести.

— В сторонку, — сказал Дорину сосредоточенный человек в пиджаке и белом полотняном картузе. Отодвинул лейтенанта от полки, принялся ловко перелистывать книжку за книжкой, прощупывая и даже продувая корешки.

Егор отошел к столу, где сидела Петракович.

Рацию, которую собрал Дорин, она отдала сама — просто вынула из-под кровати хозяйственную сумку, а в ней передатчик. Слабовато для тайника.

С шифрами же что-то тянула. Сказала:

— Они у меня в блокноте, синем таком. Куда же я его засунула? Сейчас, дайте вспомнить.

И уже минут десять сидела, вспоминала. Октябрьский молча смотрел на нее, начинал хмуриться.

— В плаще, точно! — встрепенулась арестованная. Отвели ее в коридор, дали порыться в карманах плаща — конечно, под присмотром.

— Нету… — развела она руками. — Странно. Сейчас, минутку…

Тут в дверь позвонили — два раза коротко, один длинно.

— Кто? — шепотом спросил старший майор, его глаза напряженно сузились.

Петракович тоже перешла на шепот:

— Ой, это Шурка. Племянник. Он всегда так звонит. Я обещала ему велосипедный насос.

Не похоже было, чтобы звонок ее встревожил.

— Насос? В два часа дня? — Октябрьский взял женщину двумя пальцами за горло. — Не расстраивай меня, Ираида.

— Нас всегда в середине дня отпускают, — сдавленно просипела она. — А к шести назад, на службу. И потом допоздна…

Шеф разжал пальцы. Это было правдой. Многие подразделения, следуя примеру начальства, перешли на раздвоенный график работы: утреннее присутствие и, после дневного перерыва, вечернее.

— Не беспокойтесь, товарищ, то есть гражданин начальник. Я буду честно сотрудничать. Хочу искупить вину, — сказала Петракович, потирая шею.

Замучишься искупать, криво усмехнулся Егор, вспомнив про бутылку с керосином. Но вслух, конечно, ничего такого говорить не стал.

В дверь позвонили еще раз, нетерпеливо.

Шеф кивнул:

— Я тебе, Ираидочка, верю. Значит, так. Идешь к двери, отдаешь насос… Где он кстати?

— Вот, на галошнице.

— Отдаешь насос и говоришь: «Я из ванной. Шурка. Бери и катись». Плечо ему покажи в щель, голое.

Петракович с готовностью кивнула. Сдернула гимнастерку.

— Сапоги! — показал Октябрьский. Скинула и сапоги.

Егор, не дожидаясь команды, прокрался в прихожую и встал так, чтобы створка, распахнувшись, его прикрыла.

Громко шлепая по линолеуму, арестованная направилась к двери. Голову наскоро обмотала полотенцем.

— Шурка, ты чего растрезвонился? — крикнула она. — Я из ванной!

Егор ждал, что она приоткроет дверь и высунется, но вместо этого Петракович зачем-то повернула в замке ключ, вынула его и отшвырнула в сторону, а сама как заорет:

— Беги! Милый, беги! Здесь заса…

В ответ дверь взорвалась грохотом и щепками. На дерматиновой обшивке густо, одна к одной, вспучились неряшливые дырки.

Дах-дах-дах-дах-дах!

Женщину кинуло к стене, на вешалку. Сверху посыпалась одежда, шляпки, перчатки.

— Егор! — отчаянно закричал из кухни шеф. — Не упусти!

Дорин рванул дверь, но замок держал крепко, а ползать по полу за ключом было некогда — с лестницы донесся звук убегающих ног.

Тогда Егор взялся за ручку обеими руками, дернул что было сил — и створка вылетела из пазов за милую душу, вместе с половиной косяка.

Когда лейтенант выскочил на площадку, там уже никого не было.

Без колебаний Егор одним прыжком преодолел весь пролет, больно ударился плечом и грудью о стену, но не задержался ни на секунду.

Точно таким же манером прыгнул через еще один пролет — там, на нижнем этаже, площадка была просторнее, и Дорин каким-то чудом сумел удержаться на ногах.

Развернулся — и увидел спину несущегося по ступенькам мужчины.

Спина была военная — защитного цвета, с портупеей.

Егор сиганул вниз в третий раз, теперь уже на плечи бегущего.

Влетел в него всей массой, с хрустом впечатал лицом в стену и сразу, пока тот не опомнился, заломил руки.

Выпавший пистолет звонко крутился на плиточном полу. Но неизвестный не попытался дотянуться до оружия. Он не брыкался, не пробовал расцепить Егорову хватку. Вместо этого дернул подбородком книзу, вгрызся зубами в воротник.

Яд! — пронеслось в голове у Дорина.

Он отвел правую руку и коротко, но мощно двинул по крепкому рыжеватому затылку — чтоб без сотрясения, но в нокаут.

Мужчина ткнулся лбом в пол, затих.

Сверху по лестнице бежал и остальные. Но Егор не стал дожидаться — скорей прощупал воротник задержанного. Под петлицей точно что-то было, похоже ампула.

— Ну, Дорин, это был не прыжок, а полет сокола, — сказал старший майор, опускаясь рядом на корточки.

Этажом выше и этажом ниже высыпали жильцы. Еще бы — и пальба была, и ор, и грохот.

— Граждане! Немедленно вернитесь в свои квартиры! — кричали оперативники.

А Октябрьский улыбался.

— Ну, показывай, кого заклевал, сталинский сокол. Уж это точно Вассер. Сколько ждали этой встречи.

Егору и самому не терпелось. Он взял бесчувственное тело за плечи, перевернул.

Увидел оскаленный рот, закатившиеся глаза. Лицо довольно молодое, с бледными веснушками. На малиновых петлицах три шпалы — капитан госбезопасности, на груди сверкает свежей эмалью орден Красного Знамени.

Хорошо еще орден Ленина не навесил, сволочь, подумал Дорин и поглядел на Октябрьского.