Олен Стейнхауэр - Турист

Он усмехнулся.

— В то время мне еще не о чем было беспокоиться.

— Как прошла встреча?

Примаков с грустной улыбкой покачал головой.

— Сначала речь шла только о делах. Как говорила Эллен, «сексуальные увлечения, препятствующие нормальным процессам революции, есть всего лишь деструктивная буржуазная сентиментальность». Может быть, она была и права, не знаю. Знаю только, что любовь моя разгорелась с еще большей силой. Я познакомил Эллен с несколькими товарищами, которые вообще-то считали ее ни на что не годной. В ее радикальных взглядах они усматривали признаки психической неуравновешенности. Понимаете, немецкие борцы за свободу ощущали себя семьей, а Эллен отвергала как буржуазное само понятие семьи. Так или иначе, мы снова стали любовниками, а потом, ближе к шестьдесят девятому, она забеременела. Эллен принимала противозачаточные таблетки, но, по-моему, частенько о них забывала. Трудно помнить о таких мелочах, когда планируешь свержение западных институтов.

Примаков снова коснулся щеки. Симмонс ждала.

— Она хотела сделать аборт. Я был против. Поддался, наверное, буржуазному влиянию, мечтал о ребенке, который связал бы нас. Имея такого отца, как Перкинс, разве она могла смотреть на семью как на нечто позитивное? Тогда я предположил, что если у революционеров не будет детей, то и революция остановится. Наверное, довод показался ей убедительным. Имя сыну тоже она придумала. Потом я узнал, что так звали ее любимую собачку. Странно. Тогда же она и свое имя поменяла — на Эльзу. Отчасти по соображениям безопасности — я достал для нее новые документы, — отчасти по психологическим. Ребенок был ее билетом в новый, революционный мир, и она чувствовала, что должна возродиться как свободная женщина.

— Вы остались вместе?

Примаков снова покачал головой.

— Понимаете, я хотел ребенка, надеясь, что он свяжет нас с Эллен. Но она, родив сына, почувствовала себя свободной на все сто процентов. Я был всего лишь мелкобуржуазным самцом. А потом стал одним из многих.

— Вас это, должно быть, сильно уязвило.

— Да, агент Симмонс. Вы правы. В лучшем случае я оставался сиделкой, пока она со своими товарищами подрывала старый мир. Я приобрел сына, но потерял ее и в конце концов в приступе отчаяния потребовал — заметьте, потребовал, — чтобы мы поженились. О чем я думал? Поддался буржуазной морали, а она не хотела, чтобы сын проникся моими порочными идеями. Шел семьдесят второй год, и «Фракция Красной Армии» была на пике активности. Москва все настойчивее требовала взять этих ребят под свой контроль. Когда я ответил, что это не в моих силах, меня отозвали, — Примаков развел руками. — Я был в отчаянии. Даже пытался похитить Мило. — Он негромко рассмеялся. — Правда-правда. Дал задание двум своим парням, но новый агент из Москвы как-то разнюхал и уведомил об этом Центр. Мои ребята тут же получили приказ — незамедлительно, если понадобится, с применением силы, доставить меня в Москву. — Он глубоко вздохнул. Обвел взглядом уже наполнившийся посетителями зал. — Так что, моя дорогая, Западную Германию я покинул под конвоем.

— Вам известно, что было дальше?

— Известно. Я по-прежнему имел доступ к отчетам и за судьбой Эллен следил примерно так же, как нынешние девочки следят за карьерой любимого певца. Суд над членами «Фракции Красной Армии» освещался всеми европейскими газетами. Эллен тогда не взяли. Вроде бы укрылась с ребенком в Восточной Германии, потом возвратилась, вступила в «Движение второго июня». В тысяча девятьсот семьдесят четвертом полиция обнаружила в Грюнвальде, в окрестностях Берлина, тело Ульриха Шмикера. Его убили свои же, товарищи по «Движению второго июня». — Примаков нахмурился. Помолчал. — Была ли там Эллен? Принимала ли участие в расправе над Шмикером? Не знаю. Но примерно через три месяца она появилась в Северной Каролине, в доме сестры. Попросила Вильму взять Мило. Должно быть, понимала, что добром все это не кончится, и защитить сына могла только так. Никаких требований относительно его воспитания не выставляла, настояла только на том, чтобы мальчика ни при каких обстоятельствах не отдавали Перкинсам. Насколько мне известно, те его и не видели.

— И потом ее арестовали.

Примаков кивнул.

— Летом тысяча девятьсот семьдесят девятого. В том же году она покончила с собой.

Джанет Симмонс откинулась на спинку стула. Перед ней прошла целая жизнь. Непонятная, загадочная, полная лакун, но все-таки жизнь. Сесть бы сейчас с Эллен Перкинс и спросить — почему? Почему она так поступала? Не понимала Симмонс и Примакова. Как можно влюбиться в психически неуравновешенную женщину? И все же… Она тряхнула головой, отгоняя неуместные мысли.

— Итак, Мило остался в Северной Каролине, с тетей и дядей. Он знал, кто они и кто его настоящая мать?

— Знал, конечно. Вильма и Тео были людьми искренними, а Мило попал к ним в четыре года — он помнил мать. Но все это держалось в тайне. Эллен считала — и, может быть, не без оснований, — что если власти узнают правду о ее сыне, то постараются использовать его как средство давления на нее. Поэтому Вильма и Тео объясняли всем, что взяли ребенка через бюро по усыновлению. Вильма рассказала мне, что Эллен приезжала несколько раз под чужим именем и навещала Мило. Они с Тео, как правило, узнавали о таких визитах постфактум. Она приходила к дому, стучала в окно, Мило вылезал, и они гуляли всю ночь. Вильма ужасно боялась. Беспокоилась, что Мило может уйти с любым, кто постучит в окно. Ему было девять, когда визиты прекратились.

— Они сказали ему, что случилось?

— Да, но не сразу, а через какое-то время. Обо мне он тоже знал. Я навещал его примерно раз в год. Увезти с собой даже не пытался. Он был американцем и в другом отце не нуждался — Тео хорошо о нем заботился. Только после похорон я узнал, что получил права опекуна. Какие-то сомнения оставались, однако они рассеялись после встречи с Минни, бабушкой Мило. Ее муж Билл на похороны дочери не приехал, и старушка всячески старалась найти для него оправдания. Я решил, что не позволю им забрать мальчика.

— И он уехал в Россию.

— Да, — Примаков, прищурившись, посмотрел на нее. — Мило ведь не отметил этот факт в анкете, когда поступал в Компанию? В его школьных документах об этом тоже не упоминалось. Идея была моя. В то время мы все делили мир на Восток и Запад, и я не хотел, чтобы это обернулось против него в будущем. Вот мы и сочинили небольшую историю, согласно которой он после смерти дяди и тети провел три года в приюте. А то, что они приемные родители… ну зачем об этом кому-то знать? Фактически вырастили его они.

— Не слишком ли много вы хотели от мальчика? Лгать о трех годах жизни…

— Согласен, большинство детей на такое не способны. Только не Мило. Не забывайте, его навещала мать, которую разыскивала полиция. При каждой встрече Эллен напоминала, что их отношения должны оставаться секретом. Так что он уже был подготовлен к двойной жизни. Ну и я над этим поработал.