Йоханнес Зиммель - Пятый угол

— Привет, Курт, — сказал Томас. В последний раз он видел его в Берлине в 1933 году. Прошло 13 лет. Тем не менее Вестенхоф сразу его вспомнил.

— Спасибо тебе, — глухо произнес Томас.

— Ах, ерунда, слушай! Я тебя знаю со школьных лет. Я был знаком с твоим отцом. Мне не нужно задавать тебе никаких вопросов, кроме одного: чем могу помочь?

— Ты знаешь, — сказал Томас, — что до войны я был банкиром в Лондоне? «Марлок и Ливен». Агентство доминионов на Ломбард-стрит.

— Верно, агентство доминионов, помню.

— Я пережил скверные времена. Ваша секретная служба наверняка имеет на меня громадное досье. Но скажу тебе чистую правду: в передрягу я попал благодаря моему компаньону Марлоку. Он постарался, чтобы меня выслали из Англии. Он же прикарманил и мой банк. С 1939 года у меня только одно желание, одна мысль: добраться до этой свиньи!

— Понимаю, — сказал Вестенхоф, — ты хочешь обратно в Англию.

— Да, чтобы разделаться с Марлоком. Ты можешь помочь мне в этом?

— Конечно, мой мальчик, конечно! — сказал американский берлинец. И ошибся.

Две недели спустя, 14 июня, Вестенхоф пригласил Томаса вечером к себе на виллу.

— Мне жаль, Томас, — сказал его друг, когда они уселись на задней террасе, глядя на сад, окутанный сумерками. — Действительно, страшно жаль. Выпей-ка лучше большую порцию неразбавленного виски, прежде чем я тебе все расскажу.

Томас последовал его совету.

— Твой Роберт Э. Марлок исчез. Я обратился к своим друзьям в «Сикрет сервис», они связались с Англией. Печально все, Томас, очень печально. Твоего маленького банка больше не существует. Еще налить?

— Лучше всего оставь бутылку на столе. Я начинаю все больше ощущать себя бедным Иовом, — Томас криво улыбнулся. — Иов с «Джонни Уокером». С каких пор перестал существовать мой маленький банк?

— С 1942 года, — Вестенхоф достал из кармана лист бумаги. — Точнее, с 14 августа 1942 года. В этот день Марлок приостановил платежи. Векселя обесценились. Клиенты хотели забрать свои деньги со счетов. Но Марлок бесследно исчез, его нет и по сей день. Так сообщают мои друзья из «Сикрет сервис». Кстати, они хотели бы с тобой познакомиться.

— Но я не хочу.

Томас вздохнул. Он смотрел на цветущий сад, чьи деревья и кусты в сгущающихся сумерках все больше теряли свои очертания, превращаясь в дымчатые тени. Он вертел свой стакан в руке. Наконец произнес:

— Значит, я остаюсь здесь. Во Франции я заработал достаточно денег. Начну работать. Но никогда больше, слышишь, Курт, никогда больше ни на одну секретную службу. Никогда в жизни.

Но он ошибся, как ошибался и Курт Вестенхоф, полагавший, что Томас Ливен никогда больше не встретится со своим компаньоном — предателем Робертом Э. Марлоком…

В один прекрасный июльский день 1946 года некий господин в спортивной рубашке и спортивных брюках шел по английскому газону комфортабельной виллы в Грюнвальде на окраине Мюнхена. Выглядел господин бледным и подавленным. Рядом с ним в такой же легкой одежде вышагивал мускулистый гигант с рыжими и жесткими, как щетина, волосами, торчавшими в разные стороны. Этот, казалось, был всем доволен.

— Прелестный домишко мы с тобой приобрели, Бастиан, не правда ли, старина? — сказал Томас Ливен.

— И все на денежки французской армии, — хрюкнул бывший мошенник из Марселя, который уже несколько недель осваивал должность камердинера при Ливене. Они приближались к вилле. Томас заметил:

— Сегодня ночью я подсчитал, сколько мы задолжали французскому финансовому ведомству за наши операции.

— И сколько же?

— Около тридцати миллионов франков, — лаконично ответил Томас.

Бастиан здорово развеселился:

— Да здравствует великая армия!

На вилле звонил телефон. У аппарата был Вестенхоф:

— Не хотел бы ты сегодня вечером прийти к Еве Браун?

— К кому?

— На ее виллу, я имею в виду. Это на углу улиц Марии-Терезии и Принца Регента.

— Там же сейчас резиденция американской секретной службы.

— Верно, мой мальчик, верно.

— Я тебе говорил, что никогда больше не буду работать секретным агентом. В том числе и на вас!

— Ты должен поработать на нас не как секретный агент, а как повар.

— У твоих дружков найдется свой собственный!

— Имеется. И даже первоклассный. Некогда был крупным ресторатором. И к тому же награжденный орденом крови…

— Поздравляю. У твоих дружков отменный вкус.

— У повара вкус, а вернее нюх, еще лучше. Когда его арестовали, он без колебаний выдал всех своих приятелей бонз. За это секретная служба не сразу отправила его в лагерь. Он живет под домашним арестом и готовит. Но сегодня он не может стоять у плиты, его прошиб понос. Приходи же и спаси нашу вечеринку, Томас. Ради меня. У них есть седло косули. Ее подстрелил один специальный агент. Из арбалета.

— Курт, не стоит так много пить днем!

— Это чистая правда, он уложил его из скорострельного лука. Я этого парня знаю. На охоту он ходит всегда только с луком. Он уверяет, что звери от этого страдают намного меньше. Так, мол, гуманнее.

Сытые сегодня, мы едва ли вспомним, как было в те времена.

В июне 1946-го в Рурской области ежедневный рацион «нормального потребителя» составлял всего 800 калорий. На юге страны нормой считались 950 калорий. Занятые на тяжелых работах получали 1700, на самых тяжелых — 2100, шахтеры — 2400 калорий. В сентябре 1947 года основной рацион включал в себя только 7 граммов жира. Предвоенное потребление — 110 граммов. Всего лишь 14 граммов мяса входило в основной рацион в сентябре 1947 года. Предвоенное потребление — 123 грамма. Немецкое сообщество врачей в «Резолюции к продовольственному положению» указывало: минимальное количество жиров на душу населения должно ежедневно составлять от 40 до 60 граммов.

В утешение скажем: носитель ордена крови, который в эти тяжкие времена неплохо подстраховался от угрозы голода, пристроившись к американской секретной службе, благополучно перенес и диарею. Но, что бы ни случалось, с него всегда все — как с гуся вода. Сегодня он владелец одного популярного ресторана в большом городе на юге Германии…

Прелестный подарок сделал Гитлер своей любовнице, заметил Бастиан Фабр, очутившись вместе с Томасом Ливеном на кухне виллы:

— Вот уж не ожидал такого от вегетарианца, как считаешь, приятель?

— А ей-то что с того? Сейчас она мертва, — сказал Томас. — Думаю так: перед косулей сотворим пудинг с пармезаном, а после косули — что-нибудь сладкое. Янки это любят.

Дорогой и продвинутый читатель, прелестная и элегантная читательница! Тяжело и горько дается нам описание того, о чем придется поведать: никогда еще в прошлом — и вы сами тому лучшие свидетели — наш друг так не напивался. Но в тот упомянутый день 16 июля 1946 года на вилле несчастной возлюбленной Гитлера, то ли баловня, то ли жертвы судьбы, он набрался, как никогда раньше в своей жизни. И только наличием чудовищного содержания алкоголя в крови можно объяснить то, что приключилось с Томасом Ливеном в том его состоянии, которое с полным правом можно обозначить одним словом: катастрофа.