Йоханнес Зиммель - Пятый угол

Вновь раздался выстрел, за ним еще один. Затем ветер донес чей-то мужской голос, но слов было не разобрать.

— Спокойно, — прошептала Шанталь. — Лежите тихо. Это могут быть пограничники.

«А может, и кто-нибудь другой», — горько подумал Томас. И даже наверняка кто-нибудь другой! Господам в Лиссабоне потребуется не очень много времени, чтобы установить, что у них произошла досадная накладка. Оплошность, которую нужно исправлять…

Томас ощутил возле себя Шанталь. Она лежала совершенно спокойно, но Томас чувствовал напряжение, усилие, с которым ей давалось это вынужденное спокойствие.

В этот момент он принял решение. Он не имеет права подвергать угрозе еще одну человеческую жизнь! Смерть бедняги Лазаря будет тяжким грузом висеть на нем до собственной кончины, он это знал.

«Все, хватит, — подумал Томас Ливен. — Я выхожу из игры. Лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Не гоняйтесь за мной больше, вы, безмозглые убийцы. Я сдаюсь, только избавьте невиновную от этой грязной игры…»

Он быстро сбросил лямки рюкзака и поднялся. Вскочила и Шанталь. Глаза на ее бледном лице пылали, она зашипела:

— Ложись на место и не сходи с ума… — изо всех сил она хотела потянуть его вниз.

— Мне очень жаль, Шанталь, — пробормотал Томас и применил прием джиу-джитсу, от которого — он знал — она на несколько секунд потеряет сознание. Молодая женщина хрипя повалилась назад.

Томас вышел наружу.

Они шли, двое мужчин с ружьями в руках. Они шли через опушку, по жухлой траве, сквозь клочья тумана, они шли прямо на него.

Он двинулся навстречу. С каким-то безумным торжеством отчаяния он подумал: «По крайней мере вам не удастся застрелить меня в спину "при попытке к бегству"».

Теперь эти двое увидели его и подняли ружья. Томас сделал еще шаг. И еще один.

Мужчины опустили ружья. Они быстро приближались. Томас не видел их никогда в жизни. Оба, как и он, были одеты в вельветовые штаны, шляпы, ветровки и горные башмаки. Оба были приземистыми, скорее даже низкорослыми. У одного были усы, другой носил очки.

И вот они подошли к нему. Остановились. Тот, что в очках, снял шляпу и вежливо произнес по-испански:

— Доброе утро.

— Вы его случайно не видели? — спросил усатый.

Все окружающее перед глазами Томаса начало вращаться: мужчины, опушка, луг, деревья, все. Бесцветным голосом он переспросил:

— Кого?

— Оленя, — сказал очкастый.

— Я в него попал, — сказал усатый. — Я знаю точно, что я в него попал. Я видел, как он рухнул. А потом потащился прочь.

— Он должен быть где-то здесь поблизости, — добавил его друг.

— Я ничего не видел, — сказал Томас на своем скверном испанском.

— О, иностранец! Наверное, бежите оттуда, — сказал очкастый.

Томас смог только кивнуть.

Испанцы обменялись взглядами.

— Мы забудем, что видели вас, — произнес усатый. — Доброго вам утра — доброго пути.

Оба приподняли шляпы. И Томас приподнял свою. Охотники пошли дальше и скрылись в лесу.

Некоторое время Томас глубоко дышал, затем направился к сараю. Шанталь сидела на сене и со стоном потирала покрасневшую шею.

Томас уселся рядом и сказал:

— Извините за инцидент, но я не хотел… Вы не должны были… — он стал заикаться и беспомощно закончил: — Это были всего лишь охотники.

Внезапно Шанталь обвила руками Томаса и страстно прижалась к нему. Они повалились назад.

Склонившись над Томасом, Шанталь шептала:

— Ты хотел защитить меня, ты не хотел подвергать меня опасности, ты подумал обо мне… — ее руки нежно гладили его лицо. — Еще ни один мужчина не сделал этого — ни один мужчина в моей жизни…

— Что?

— Не подумал обо мне, — прошептала Шанталь.

В упоении ее неистовых поцелуев для Томаса потонуло все — нищета и страхи, темное прошлое и непроглядное будущее…

В 1942 году шесть тысяч немецких солдат окружили портовый квартал Марселя, заставив его обитателей — примерно 20 тысяч человек — в течение двух часов покинуть свои квартиры и разрешив взять с собой не больше 30 килограммов багажа. Было арестовано более трех тысяч уголовников. Весь старый портовый квартал был стерт с лица земли. Так исчезла живописная обитель порока в Европе, опаснейший рассадник преступности.

Однако в 1940-1941 годах старый портовый квартал еще переживал период расцвета. В мрачных домах позади ратуши обитали представители всех наций — пестрый букет из беженцев, нелегальных торговцев, убийц, находившихся в розыске, мастеров всякого рода подделок, политических заговорщиков, легионов девиц легкого поведения.

Полиция была бессильна и старалась по возможности реже появляться в старом квартале. Хозяйничали в этом темном царстве многочисленные бандитские главари, упорно и беспощадно боровшиеся друг с другом. Членами этих банд были французы, североафриканцы, армяне и во множестве — корсиканцы и испанцы.

Главари были известны всему городу. По узким живописным переулкам они всегда передвигались только в сопровождении телохранителей, шагавших гуськом по два-три человека справа и слева от босса, правая рука в кармане, указательный палец на спусковом крючке.

Для борьбы с процветающей подпольной торговлей город задействовал чиновников из «Экономического контроля». Однако эти комиссары по большей части оказались продажными, остальные — чересчур трусливыми. С наступлением сумерек они не отваживались высунуть носа на улицу. Тогда и наступало время, когда головки сыра перекочевывали из одних домов в другие, а мясное филе доставлялось в рестораны из подпольных боен.

Из нелегальных источников поступали прекрасные нежные бараньи ножки, масло, зеленый горошек и прочие приправы, с которыми Томас Ливен вечером 25 ноября 1940 года готовил вкусный ужин на кухне Шанталь Тесье.

Шанталь жила на улице Кавалера Роз. Достаточно было высунуться из окна, чтобы увидеть грязную водную поверхность старой гавани и пестрые огни бесчисленных кафе, окружавших ее.

Томаса поразили габариты, а также обстановка квартиры Шанталь. Многое выглядело варварской мешаниной, например сочетание дорогих суперсовременных светильников и настоящей старинной мебели. Шанталь явно росла без присмотра, образование и культура особого отпечатка на ее личности не оставили.

В этот вечер на ней было изысканное облегающее вышитое платье из китайского шелка с закрытым воротом, с совершенно не подходящим по стилю тяжелым кожаным ремнем шириной с ладонь. И вообще она явно обнаруживала пристрастие к необработанной коже и ее запаху.

Томас как человек вежливый не поддался соблазну покритиковать вкус Шанталь. Впервые в жизни на нем был костюм с чужого плеча, но, правда, сидел он на нем как влитой.

Сразу же по прибытии Шанталь открыла большой шкаф, наполненный мужскими рубашками, бельем, галстуками и костюмами, сказав: