Йоханнес Зиммель - Пятый угол

— Мертв? — переспросил Томас. Его лицо посерело. Вальтер Линднер умер. Моя последняя надежда. Мой последний друг. Мой последний шанс покинуть этот безумный континент.

— Вы сидели в тюрьме и не могли этого знать, — сказал Дебра. — 3 ноября 1940 года корабль, на котором плыл Линднер, в районе Бермуд налетел на дрейфующую мину. Он затонул в течение двадцати минут. Спаслось всего несколько человек. Среди них не было ни Линднера, ни его жены…

Томас Ливен сидел поникший, крутя в руках бокал.

— Если бы вы попали на корабль, то, вероятно, тоже погибли бы, — заметил Дебра.

— Да, — ответил Томас Ливен, — это, конечно, здорово утешает.

Ранним утром 26 ноября 1940 года притихший, погруженный в себя Томас Ливен возвращался из «Отеля де Ноай» в старый квартал Марселя к себе в квартиру на третьем этаже дома на улице Кавалера Роз. С Жозефиной Беккер и полковником Дебра они долго сидели, много пили и обсуждали предстоящие события.

Несколько секунд он боролся с искушением хорошенькой взбучкой разбудить Шанталь, спавшую в разворошенной постели. Однако затем он решил принять для начала горячую ванну. Там в конце концов, услышав пение, и обнаружила его красавица подружка.

Пока Шанталь терла ему спину, он рассказал ей, особо не вдаваясь в подробности, о своем чудесном избавлении — немного, только самое необходимое, поскольку безграничного доверия к ней он больше не испытывал.

Свой рассказ Томас завершил словами:

— Они отпустили меня, потому что я им нужен. Я должен провернуть для них одно дельце. А для этого мне опять-таки нужна ты. Думаю, на этой основе между нами могло бы состояться примирение.

Глаза Шанталь, до этого виноватые, заблестели:

— И ты можешь простить меня?

— Придется, потому что ты мне нужна.

— Мне все равно, пусть придется, если обойдется, — прошептала она, целуя его. — Я на все ради тебя готова. Что тебе требуется?

— Несколько золотых слитков.

— 3-з-золотых? И сколько?

— Ну, думаю, на сумму пять или десять миллионов франков.

— Настоящих?

— Фальшивых, естественно, со свинцовой начинкой.

— И только-то?

— Ты тертый калач, — сказал он, — стерва несчастная, из-за тебя я опять влип в эту историю. Не нажимай так сильно!

Она стала тереть еще крепче, воскликнув:

— Ах, я так рада, что они не прикончили тебя, мой сладкий!

— Кончай сдирать с меня кожу!

Она расхохоталась горловым смехом и принялась щекотать его.

— Прекрати, или я сейчас спущу с тебя штаны и всыплю как следует!

— Это будет непросто сделать, на мне их нет!

— Ну, погоди! — он схватил ее, она завизжала, вода взметнулась фонтаном, и вот она уже лежала на нем, в теплой мыльной воде, кричала, взвизгивала, смеялась и отплевывалась, а после затихла в его объятиях.

Внезапно он вспомнил о бедном Лазаре Алькобе, о несчастном Вальтере Линднере и его жене, о пассажирах затонувшего судна, матросах, о бедных солдатах в окопах, обо всех бедных людях вообще. Какой короткой была их жизнь. И какой трудной. Какой страшной была их кончина. И вообще как мало счастья в этом мире.

4 декабря 1940 года в среду в отдельном кабинете отеля «Бристоль» три господина встретились за вегетарианским обедом, составленным одним из участников застолья — искусным гурманом, лично проследившим за его приготовлением на кухне.

Их имена: Поль де Лессеп 37 лет, замкнутый, худой, с угловатыми чертами лица. Жак Бержье немного старше, толще, с розовым лицом, одетый подчеркнуто элегантно, с жеманными манерами, высоким голосом и мелкими семенящими шагами. На нем были темно-красная бархатная жилетка, темно-синий костюм и от него прямо-таки разило духами.

И, наконец, Пьер Юнебель — тот самый господин, хлопотавший насчет обеда и как две капли воды похожий на нашего героя Томаса Ливена, что неудивительно, поскольку это он и был. И звали его теперь Юнебель, а не Леблан. Сообразительный читатель догадается, что новый поддельный паспорт Томас получил от французской секретной службы…

Это была первая встреча господ Бержье и де Лессепа с мсье Юнебелем. При этом Бержье рассматривал очаровательного молодого человека с все возрастающей благожелательностью. Его сентиментальные, словно девичьи, глаза были неотрывно нацелены на него.

Томас пригласил на этот обед обоих, после того как побывал у адвоката Бержье и предложил свои услуги в качестве делового партнера.

— Может быть, поговорим об этом за хорошей едой? — предложил он.

— С радостью, мсье Юнебель, только, пожалуйста, чтобы не было ничего мясного, — голосом евнуха ответил эстет Бержье.

— Вы вегетарианец?

— Стопроцентный. И не курю. И не пью.

«И с женщинами ты, похоже, дел тоже не имеешь, дружок, — подумал Томас. А вот на гестапо ты обязан работать, чистая твоя душа…»

Господа заговорили о закуске — сельдерее по-женевски. Бержье с его утонченным вкусом сказал:

— Великолепно, мсье Юнебель, просто великолепно. Кружочки так и тают на языке.

— Так и должно быть, — серьезно ответил Томас. — Отбираются всегда хорошие, но не слишком крупные клубни.

— Не слишком крупные, ага, — произнес Бержье, пожирая Томаса глазами.

— Их хорошенько промывают и чистят, а затем варят в соленой воде, пока они не станут мягкими, но не слишком мягкими.

— Но не слишком мягкими, — эхом откликнулся адвокат, чей парфюм бил Томасу в нос. — Вы должны записать мне рецепт, мсье.

На своих наманикюренных пальцах он носил четыре кольца с цветными камешками, а его взгляд, покоившийся на Томасе, становился все сентиментальнее.

«Тут все ясно, — размышлял тем временем наш друг, — с этим у меня проблем не возникнет. Больше внимания мне нужно уделять де Лессепу».

— Чем мы можем быть вам полезны, месье? — без перехода начал Лессеп.

— Господа, Марсель — город маленький. Идут разговоры, что вы приехали из Парижа провернуть некоторые операции.

— Какие операции, мсье Юнебель?

В этот момент старый официант подал главное блюдо, и Томас прервал беседу. Глядя на поднос, адвокат тоскливо воскликнул:

— Но я же убедительно просил: никакого мяса!

Де Лессеп оборвал его:

— Так какие же операции, мсье Юнебель?

— Гм, валюта и золото. Поговаривают, вы ими интересуетесь.

Де Лессеп и Бержье обменялись взглядами. Некоторое время в кабинете стояла тишина. Наконец Лессеп — в 1947 году французское правительство предало его суду за коллаборационизм — холодно произнес:

— Значит, говорят?

— Да, говорят. Немного соевого соуса, мсье Бержье?

— Друг мой, — ответил адвокат, пристально посмотрев в глаза Томасу, — я тронут. То, что я считал мясом, действительно не мясо, однако же это ужасно вкусно. Что это, собственно, такое?

Лессеп заговорил сердито: