Иоганнес Зиммель - Ушли клоуны, пришли слезы…

— Где Ханни? — спросил Барски. И, обратившись к Норме, добавил: — Мы с Клаусом знакомы уже несколько лет.

— От ваших статей я в восторге, — учтиво поклонившись, сказал Норме Гольдшмид.

— Где Ханни?

— Выйдем отсюда.

Гольдшмид прошел вперед и проводил их в свою маленькую комнату. Письменный стол, шкаф с папками. Стулья. Диванчик, на нем смятая подушка и шерстяное одеяло. Внизу опять взвыла сирена «скорой помощи».

— Садитесь, пожалуйста! — Гольдшмид сел за свой письменный стол. Под глазами у него были большие черные круги. Лицо бледное-бледное. Он устал. — Ханни в психиатрии, — сказал он. — У нее был припадок. Дошло до тяжелой истерики. Мы вызвали врача. Он сделал ей укол, и ее отвезли в палату психиатрии. Некоторое время она проведет там. Вот любящая жена, а?

— Очень даже любящая.

— Дрянь дело.

— Кто осмотрел Харальда? Ты?

— Да. Компьютерная томограмма и так далее… Все встало на свои места. Через полчаса он мог откинуть копыта. Оперировал Харнак. Специалист первоклассный.

— Знаю.

— Все настолько переполошились, что не заметили Ханни. И двое идиотов стали обсуждать при ней шансы Харальда выжить. Она все слышала. Тут-то и началась истерика. Жаль ее, бедную.

— Что, шансы неважные?

— М-да, неважные, — сказал Гольдшмид. — Его конечно, подключили к аппарату «сердце-легкие». Он был в шоковом состоянии. Давление за двести. После начала операции начало резко сдавать сердце. Аневризма у него в крайне неудобном месте, трудно подобраться. Но Харнак свое дело знает. Даст Бог, все обойдется, хотя…

— О, проклятье, — простонал Барски. — Проклятье…

— А отчего у него появилась аневризма? — спросила Норма.

— Это никому не известно, — сказал Гольдшмид. — Такое может случиться с каждым из нас. И в любую минуту. С вами, с Яном, со мной. Но в любом случае оперировать нужно немедленно. Если лопнет аорта — конец. Поэтому и сделана срочная операция. Надо было аневризму удалить…

— Вы хотите сказать, ее вырезают? — спросила Норма.

— Да. И открытые концы сшивают два хирурга одновременно, — сказал Барски. — Обычно двое. Но доктор Харнак принципиальный противник такой методики и пластиковые связки недолюбливает. Считает, что слишком велика опасность отторжения их организмом. Он берет кусок вены из голени и перетягивает концы. Так, по крайней мере, нет опасности отторжения. Сложнейшая операция. Три часа длится, не меньше.

— Иногда и четыре. При неблагоприятных обстоятельствах, как в данном случае, например, — сказал Гольдшмид. — Что вообще с Харальдом случилось?

— Ты меня спрашиваешь?

— У него организм изношен, словно у столетнего старика. Никаких резервов. В этом вся опасность. Как он мог дойти до такой жизни, Ян?

— После убийства профессора Гельхорна у нас у всех нервы ни к черту. И физически никто из нас не на высоте. Ты говоришь, организм предельно изношен? Нет, не знаю почему, просто не представляю…

Может быть, Хольстена что-то мучило, подумала Норма. Душа изболелась? Или он боялся чем-то выдать себя? Он — предатель? А если да, что произойдет теперь?

— Ждать здесь смысла нет, — сказал Гольдшмид. — Если он выдюжит, переведем его в барокамеру. Поговорить с ним ты все равно не сможешь. И с Ханни, конечно, тоже.

— Мы будем в институте, — сказал Барски. — Там я и высплюсь. Фрау Десмонд с некоторых пор тоже живет в институте…

— Я знаю. Да, для вас самое лучшее сейчас — отдохнуть. У меня дежурство до восьми утра. Если с Харальдом что случится, я вам немедленно позвоню. Извините меня, фрау Десмонд. В таких передрягах до того психуешь, что выражаться по-человечески просто сил нет!

Гольдшмид встал.

— Я провожу вас до лифта, — сказал он.

И снова к подъезду клиники с воем подъехала карета «скорой помощи», а за ней — другая.

Не успели они войти в кабину лифта, как к Гольдшмиду подбежала одна из двух сестер, которые пили с ним кофе.

— Доктор, вас немедленно вызывают в приемный покой! Привезли тяжелобольного!

— О’кей, о’кей, — сказал Гольдшмид. — Я спущусь вместе с вами.

Барски нажал на кнопку первого этажа.

— Тяжелая ночь, — сказал он.

— С чего ты взял? — удивился молодой врач, продежуривший уже двадцать часов. — Сегодня, можно сказать, тишь и благодать.

Как только они вышли из лифта, услышали из динамика голос дежурного по клинике:

— Доктор Гольдшмид! Доктор Гольдшмид! Немедленно явитесь в приемный покой. Доктор Гольдшмид…

— Мне надо в цоколь, — сказал врач. — Привет, до скорого!

— Ты обязательно позвонишь?

— Не сомневайся. — Гольдшмид махнул рукой и сбежал вниз по лестнице.

Барски с Нормой неторопливо прошлись по освещенной неоновым светом площади между высотными зданиями. Было по-прежнему тепло.

— Какое звездное небо, — сказал Барски.

Норма промолчала.

— Ужасно много звезд.

— Будем надеяться, с Хольстеном ничего такого не случится, — сказала Норма.

— Да, — сказал Барски, — будем надеяться.

— Ян!

— Что?

— Нет, ничего, — сказала Норма.

— Я понимаю.

— Правда?

— Правда.

Он взял ее под руку.

— Вы когда-нибудь видели такое высокое и звездное небо?

— Как себя чувствует доктор Хольстен? — спросил Сондерсен.

— Плохо, — сказал Барски, — я был у него утром. Лежит в барокамере. Меня не узнал. Врачи поначалу ничего определенного мне не говорили. Потом пришел мой старый знакомый. «Плохи у него дела», — сказал.

— Но поправится? — спросил Алвин Вестен.

Барски пожал плечами:

— Если суждено — поправится.

— А его жена? — спросил Сондерсен.

— У нее тоже был. Ей дали такой сильный транквилизатор, что она будет долго спать.

Было около десяти утра двадцать седьмого сентября тысяча девятьсот восемьдесят шестого года. Сондерсен позвонил Барски и попросил его с Нормой приехать в десять утра в полицейское управление. Туда же приедет и Вестен. Надо обменяться информацией. И лучше всего сделать это в полицейском управлении, сказал Сондерсен. Кабинеты его специальной комиссии на шестнадцатом этаже.

Людей в коридорах почти не видно — субботний день. На шестнадцатом этаже все двери из непрозрачного стекла с алюминиевыми ручками. На одной приклеена бумажка. Кто-то зеленым фломастером написал: «Спецкомиссия. Цирк „Мондо“».

Они вошли. Перед пишущей машинкой сидел мужчина в рубашке с подвернутыми рукавами и печатал двумя пальцами. При виде их поднял голову.

— Вы кто?

— Фрау Десмонд и доктор Барски. Нас ждет господин Сондерсен.

Мужчина поднялся и открыл перед ними дверь в другой кабинет.

— К вам, господин Сондерсен, — сказал он.

Криминальоберрат стоял посреди кабинета. Вид у него был какой-то помятый. Здороваясь с Нормой и Барски, он вымученно улыбался.