Лен Дейтон - Мозг ценою в миллиард

— Восхитительные у вас друзья, — не без иронии заметил он, — веселые, темпераментные, преданные идее свободного предпринимательства.

Он улыбнулся. Я пожал плечами. Что, мол, тут поделаешь?

— Они пытались убить вас, — неожиданно жестко сказал Шток. — Их было пятнадцать человек. Десятерых мы арестовали, включая тех двоих, которые умерли. Но почему они пытались убить вас? Вы что, спутались с чьей-нибудь подружкой?

— Они вам этого не сказали? А я думал, что вы допрашивали их всю ночь.

— Я действительно допрашивал их и знаю, почему они пытались вас убить. Однако мне хотелось бы выяснить, знаете ли вы сами, в чем дело.

— Всегда рад выслушать чужое мнение.

— Ваш старый друг Ньюбегин решил таким образом убрать вас со своей дороги.

— Но почему?

— Он счел, что вы подосланы шпионить за ним, а он этого не любит.

— Вы сами-то этому верите?

— Допросы, которые я веду, — сказал Шток, — заканчиваются только тогда, когда я узнаю правду.

Он открыл коричневую папку, молча просмотрел ее содержимое, затем захлопнул.

— Дрянь, — спокойно сказал он. — Люди, которых я вчера задержал, — дрянь.

— Что это значит — «дрянь»?

— Это значит, что они — антиобщественные элементы. Преступники. Нет, не политические преступники. Просто дрянные людишки.

В дверь постучали, и вошел молодой офицер, судя по знакам отличия — гвардии майор. Он обратился к Штоку по званию: насколько мне известно, это свидетельствует о дружеских отношениях между офицерами Советской армии. Он положил на стол полковнику папку с бумагами, а затем зашептал ему что-то на ухо. Выражение лица Штока не изменилось, но мне показалось, что далось ему это нелегко. Наконец Шток кивнул головой, и офицер отступил от стола.

Шток раскрыл принесенную папку, пролистал бумаги и расписался в углах восьми страниц. Затем достал из папки еще шесть страниц, просмотрел и тоже подписал. Он тихо комментировал сообщения, которые привлекали его внимание.

— Десять человек арестованы, — он неторопливо переворачивал страницы, — и мы имеем тридцать пять страниц протоколов допроса и тринадцать виз от различных милицейских чинов.

Он перегнулся через стол и уставился на меня, легонько постукивая огромными пальцами по раскрытой папке.

— Я похоронен под ворохом бумаг — пожаловался он. — И знаете, если завтра понадобится кого-нибудь из них освободить, это раза в три увеличит количество бумаг и канцелярской волокиты.

Шток грубо рассмеялся, словно не сам шутил, а повторял тюремные шуточки, против которых, собственно, и не возражал.

— Вам не везет, — сказал я.

— Да, — охотно согласился Шток. Он аккуратно вынул новую сигару и указал ею на молодого майора. — Гвардии майор Ногин. Главное разведывательное управление.

Майор глянул на Штока, удивившись, что тот представляет его арестованному, но промолчал.

— У майора радость, — продолжал Шток, — только что он стал отцом. У него родился сын весом в восемь фунтов.

После этого Шток быстро заговорил по-русски. Наверное, объяснял майору, чем занимаемся я и моя контора. Потом любезно угостил своего посетителя сигарой, тот улыбнулся нам и вышел из комнаты.

— Симпатичный парень, — сказал Шток, — хоть и служит в ГРУ.

Эта информация заставила и меня улыбнуться.

Шток продолжал просвещать меня:

— Всей операцией занимается ГРУ Прибалтийского военного округа. Военный совет округа пригласил меня в качестве консультанта в военный комиссариат, но этим молодым людям не нужны советы старика. Они хорошо справлялись с людьми, которых засылал сюда НТС. Справятся и с бандитами Ньюбегина.

Шток с раздражением стукнул по столу огромным кулаком.

— Мы не вмешиваемся во внутренние дела других стран, не засылаем туда диверсантов. Почему же вы наводняете нашу землю своими агентами?

— А как вы относитесь к подавлению будапештского восстания? — спросил я вместо ответа.

— А как насчет бухты Кочинос? — заорал Шток. — Как насчет Суэцкого канала? Признайтесь, англичанин, наши успехи торчат у вас костью в горле, тем более что вы терпите неудачи.

— Верно, — согласился я устало, — нам тоже не всегда везет.

— Сегодня победы одерживают не армии, а те, кто тайно изменяют мир. Побеждать надо в сердцах людей.

— Я предпочитаю побеждать в умах.

— Да будет вам, англичанин. Мы, солдаты, не должны заниматься политикой. Наша задача — наполнять кровью и плотью фантазии наших вождей и выполнять приказы. — Шток поднялся с кресла, закинул руки за голову и потянулся. — Я устал.

— А я наполовину мертв, — заметил я.

Он взял меня под руку.

— Идемте, англичанин. Мы должны поддерживать друг друга.

— Я голоден, — сказал я.

— Конечно, вы голодны. Я тоже. Сейчас мы рванем в какое-нибудь приличное заведение. Но к половине десятого я должен вернуться. Сегодня вечером Москва возьмет реванш!

— О чем это вы? — не понял я.

— О футболе, — ответил Шток. — Сегодня по телевизору финальный матч.

Кафе «Лука», что на Советском бульваре, выходит окнами на городские сады и старый памятник Свободы. Этот памятник построен при довоенном режиме и давно стал местной реликвией. Возле кафе стояла небольшая очередь молодых людей, жаждущих культурно провести субботний вечер. Все парни были одеты, как близнецы, в костюмы из английской шерсти за сто тридцать рублей, девушки имели при себе свертки с остроносыми пятидесятирублевыми туфельками, которые надевали в гардеробе, сдавая вместе с шубами и обувь, в которой пробирались по ледяным мостовым.

Очередь расступилась, пропуская в кафе полковника КГБ при полном параде и его неряшливого спутника в штатском. Нам дали столик рядом с оркестром, музыканты которого по памяти воспроизводили джазовую музыку, пойманную по коротковолновому радиоприемнику.

— Портвейн? — спросил Шток, листая меню.

— Предпочитаю водку. — Я тоже был краток. Только море водки могло бы смягчить боль в руке.

— Здесь не подают водку, — сказал Шток. — Это симпатичное культурное заведение.

Он выбрал место лицом к двери и теперь наблюдал за входящими парами. На пятачке для танцев толпился народ.

— Когда я был молодым человеком, — неторопливо заговорил Шток, — мы пели песенку «Когда капают слезы, появляются розы…» Бы слышали ее?

— Нет, конечно.

Шток заказал два портвейна. Официантка заметила ссадины на моем лице и перевела глаза на погоны Штока. От нее веяло добротой и строгостью одновременно.

— Если бы слова этой песни были правдой, мы жили бы в стране роз. У вас есть слово «неудачники»?

— Проигравшие.

— Хорошее слово. Так вот — это земля проигравших. Земля, где даже воздух наполнен обреченностью, как ядовитым газом. Вы не можете представить, какой кошмар здесь творился. В Латвии действовали фашисты, еще более жестокие, чем сами немцы. В Бикерниекском лесу они убили сорок шесть с половиной тысяч человек. В Дрейлинском лесу, в пяти километрах отсюда, тринадцать тысяч. В Золотой Горке они уничтожили тридцать восемь тысяч невинных людей…