Рудольф Лускач - Белая сорока

Хельми, которая до сих пор лишь слушала, вступила в разговор:

— И в самом деле странно. Такую же лайку, как Дружок, мы с Карлом видели у ленинградского вокзала. Ее тащил за собой доктор Хельмиг. Но та ли это собака-то? Ведь псы одной породы очень похожи друг на друга… Вместе с тем все обстоятельства сходятся: это именно та лайка. Но доказать очень трудно…

После таких спокойных, раздумчивых слов настала тишина. Я сидел близко у двери и услышал слабый шорох. Повернувшись, увидел, что дверь немножко приоткрыта. Встал, чтобы закрыть, — не удалось. Тогда быстро пнул ее ногой, дверь отворилась настежь, раздался сдавленный крик, я выглянул: в коридоре, скорчившись, стояла старуха, закрывшая ночью дверь.

— Что вы тут делаете? — выпалил я.

— Ни-че-го, — пролепетала она.

— Лучше бы ты тут не стояла, тетка! — напустился я на нее, затем добавил спокойнее: — Если хотите знать, о чем мы говорим, пожалуйста, заходите в комнату. А подслушивать за дверьми нечего.

— Вот еще, что мне в комнате делать?

— То же, что и за дверями — слушать. Судя по всему, вам это интересно.

— Какое там! — тетка взмахнула руками, как бы защищаясь от кого-то, и обратилась к Богданову:

— Юрий Васильевич, прошу вас…

— Что случилось, тетя Настя? — Богданов шагнул в коридор.

— Да ничего, только вот Рудольф Рудольфович на меня нападает, — захныкала бабка.

— Не подслушивай! — подвел итог Богданов. — Иди-ка отсюда подобру-поздорову.

— Удивительная у вас домработница, — заметил я после того, как дверь закрылась.

— И не говорите, — согласилась хозяйка дома. — Любит нос совать куда не следует. Все-то ей надо знать…

— Не могу сказать, чтобы я отличался особой подозрительностью, но поведение тетки меня настораживало. Сразу вспомнилась вчерашняя ночь, когда именно она закрыла за мной дверь, а потом до полуночи следила в доме.

Задумавшись, я сидел в кресле, не вслушиваясь в разговор. Из такого состояния меня вывел Шервиц, который сказал по-немецки:

— Эта старуха принюхивается не зря…

Все обернулись, но по-немецки, кроме Шервица, говорила только Хельми. Она же из вежливости отозвалась по-русски:

— Нелепо подозревать столь старую женщину…

— Женщинам нельзя верить, даже если они старые, — обратил все в шутку Шервиц.

Я вышел из комнаты и направился в кухню. Тетя Настя возилась у плиты. Заметив меня, она помрачнела и проворчала:

— Что вам угодно?

— Да в общем-то ничего, тетя Настя. — У меня только маленький вопрос: не приходил ли кто ночью к окнам, которые выходят в сад?

Старуха открыла рот, но промолчала.

— Например, вчера, — настаивал я.

— Вчера, — повторила она.

— Да, вчера, — подчеркнул я.

— Кому тут ночью шляться… С чего это вы взяли?

— Сам не знаю, с чего, — стараясь говорить равнодушно, ответил я. — Просто ночью мне показалось, что за окном кто-то стоит.

Тетка вытаращила глаза:

— Я ничего не знаю…

— Допустим, но кто-то ведь говорил с немецким доктором. И этого вы не слышали?

— Не хватало еще мне заботы о немецком докторе или о ком-нибудь другом. Ночью я сплю. Так за день намаешься — только до кровати добраться.

— Но ведь дверь за мной закрывали вы…

— Будто я оставлю их на ночь открытыми.

— Стало быть, все-таки не спали, — не отставал я.

— Знаете что, господин хороший. Оставьте меня в покое. Не понимаю, о чем вы говорите. — Она полушутя, полусерьезно выпроводила меня из кухни и закрыла дверь. В растерянности я остановился в коридоре, прислушиваясь, как на кухне гремела посуда.

— Что с вами? — раздалось за мною. Это был Богданов.

Я махнул рукой и сказал, что не нашел с теткой Настей общего языка. Он рассмеялся:

— Спорить со старой бабой даже черту не под силу. Пойдемте-ка лучше к нам. По радио передают, что гитлеровцы в Берлине проводят массовые аресты коммунистов. Пойдемте, послушаем.

Да, коричневая чума расползалась по Германии, и об этом сейчас говорили по радио. Напряженная политическая ситуация затмила остальные дела. В Германии росла опасность для всей Европы. Здесь, в тихом доме лесничего, мы обсуждали это событие, не питая иллюзий насчет того, что выкормыши самых реакционных кругов немецких империалистов и монополистов остановятся на полпути. Прусский милитаризм и тевтонская заносчивость «сверхчеловека» начинали свое кровавое дело, и Гитлер был его исполнителем.

Мы так внимательно слушали радио, что не заметили стука в дверь. Вошла тетка Настя и сообщила, что нас спрашивают два представителя органов государственной безопасности.

— Здравствуйте, товарищи, — входя в комнату, приветствовал нас один из них, а второй лишь молча поклонился. — Вы нас звали, вот и мы.

Старший, Усов, был начальником, младший, Рожков, — следователем.

Богданов рассказывал, что произошло, Рожков записывал, а Усов как бы безразлично смотрел на потолок, где блестела электрическая люстра. Когда Богданов закончил, Курилов встал, вынул из кармана и положил на стол пряжку с оторванным куском ремня.

— Это потерял убийца, — выразительно заявил он.

— Скажем пока — преступник, доктор Хельмиг еще не умер, — мягко возразил Усов. — Где вы это нашли, товарищ?

— На том месте, откуда он стрелял. Очевидно, спешил скорее удрать и не заметил, как у него лопнул ремень от брюк.

— Смотрите, какой Шерлок Холмс! — засмеялся Богданов. — Нам об этом ни слова…

— Пряжка есть, дело за малостью — ее владельцем, — под общий смех заявил Шервиц.

— Лучше что-то, чем ничего, — впервые заговорил Рожков.

Пряжка пошла по рукам, и хоть ничего в ней не было особенного, каждый ее внимательно рассмотрел. Усов попросил всех рассказать, кто что знает. Когда очередь дошла до меня, я рассказал обо всем, что произошло прошлой ночью, не забыв упомянуть и о странном, на мой взгляд, поведении тетки Насти.

— Вот и прекрасно, — сказал Усов. — Вы не могли бы позвать вашу домработницу, товарищ Богданов?

Через минуту лесничий вернулся с теткой Настей. Она остановилась у двери и только после приглашения прошла в комнату, чтобы сесть на стул.

— Ваше имя?

— Анастасия Конрадовна Блохина, — едва слышно выдохнула старуха.

— Знаете немецкий язык? — не глядя, спросил Рожков.

Тетя Настя удивленно взметнула на него глаза и не ответила. Рожков повторил вопрос, пристально уставившись на нее.

— Когда-то… немного… знала, — заикаясь, ответила старуха.

— А сейчас уже не знаете? — спросил Усов.

— Сейчас? — протянула она.

— Да, да, вчера или сегодня вы не говорили по-немецки? — настаивал Рожков.

— Как вы так можете думать, товарищ начальник? — испуганно спросила тетя Настя.

— Именно так, как говорю, и удивляюсь, почему вы не отвечаете. Ведь нет ничего плохого поговорить по-немецки, например, с гостем, который приехал на охоту, — сказал Рожков.