Рудольф Лускач - Белая сорока

— Говорят, что вой бывает к несчастью…

— Это только для суеверных, — заметил Курилов. — А вам-то чего бояться?

Хельми не ответила, встала и подошла к окну. Мы проводили ее глазами, а когда снова раздался вой, Усов встал и открыл окно.

Надрывный вой ворвался в комнату вместе с холодным дыханием зимы. Прислушиваясь, Усов спросил:

— Это собака? Богданов пожал плечами:

— Вряд ли, скорее волк.

— Да, да, — подтвердил я. — Так воют волки. Только откуда они здесь возьмутся?

— Волка ноги кормят, — заметил лесничий. — Появляются они у нас с севера в начале зимы, задерживаются ненадолго и уходят.

— Почему они так ужасно воют? — испуганно спросила Хельми.

— Вот этого я вам не скажу, — засмеялся Богданов. — Говорят, от голода, но я по опыту знаю, что воет и сытый волк, который только что задрал барана. Может, созывает стаю, может, еще что… Говорят еще, что волки воют на луну, но они воют и когда ночь черна как сажа, а луны нет и в помине. Могильщики убеждены, что волки своим воем поют покойнику колыбельную…

Рожков прервал Богданова:

— Это может относиться и к Хельмигу. Ведь вой раздается в том направлении, где в него стреляли… Волк почуял человеческую кровь на снегу…

— Замолчите ради бога, — вскрикнула Хельми и заткнула уши. — Слышать об этом не могу.

Было неясно, что именно она не может слышать: волчий вой или мрачные предположения.

— Успокойся, Хельми, — заговорил Шервиц. — Я тебя не узнаю. Стоит ли расстраиваться из-за волчьего воя? Не будь суеверной…

И я тоже не узнавал неизменно благоразумную, веселую, мужественную спортсменку, привлекавшую именно теми особенностями, которые отличали ее от многих женщин; всегда хладнокровная, она не была сентиментальной, не делала сцен. Видно, сдают нервы.

— Если бы я только знала… — всхлипнула она.

— Что ты должна была знать? — как можно спокойнее спросил Шервиц. — Прошу тебя, что именно?

— Что? — повторила Хельми как бы про себя, и было видно, что она в растерянности. Шервиц не сводил с нее настороженных глаз, ожидая ответа.

В комнате настала такая тишина, что даже тиканье настенных часов напоминало выстрелы. Бог знает почему, но мы все вместе с инженером ожидали, что скажет Хельми. Ее необычное настроение словно бы передалось и мне. Рожков что-то чиркал на кусочке бумаги. Усов со своей неизменной улыбкой уставился в потолок.

Хельми нервно подернула плечами, махнула рукой, как бы отгоняя назойливую муху, и сказала, обращаясь к Шервицу:

— Могла ли я предположить, что в этом доме или вообще около произойдет несчастье? Ты же сам рассказывал, совсем недавно здесь случилась беда, ведь так, да? Старый господин учитель…

— Прости, но это просто глупо. Никогда не предполагал, что шведы так суеверны, — резко сказал Шервиц.

— Ах да, этот случай с белой сорокой, — заговорил Усов, словно приветствуя такое направление разговора. — Мы получили сообщение из больницы. Очень неприятная история, но насколько мне известно, следствие еще не окончено. А что вы по этому поводу скажете, товарищ Рожков?

— Я хотел побеседовать с пострадавшим, но врачи не разрешили, — был ответ.

— Как себя чувствует ваш отец, товарищ Богданов? — обратился Усов к лесничему, скользнув взглядом по Хельми. Та отвернулась.

— Слава богу, теперь уж значительно лучше, — проговорил лесничий. — Когда я был у него последний раз, он уже сидел в постели и даже сказал несколько слов. Правда, вся голова у него завязана, пока не может двигать челюстью, пьет только бульон через трубочку, но опасность миновала.

— Вы слышите, товарищ Рожков? Он уже может говорить, а мы еще ничего не знаем.

— Хорошо, подождем до утра, — решительно сказал Рожков.

— Вот и прекрасно. А теперь, пожалуй, нам следует побеседовать с лицами, которые присутствовали при несчастье, — заявил Усов, и в его глазах мелькнула хитрость — ведь мы на месте происшествия, свидетели, как говорится, под рукой…

Что ж, все правильно. За этим мы их и звали. Только не думал, что их заинтересует еще и случай с отцом лесничего…

— Недостает двух свидетелей — Блохина и Демидова, — заметил Рожков.

— Не беда, — рассудил Усов. — Послушаем присутствующих, а за Блохиным пошлем. Вы это можете организовать, товарищ Богданов?

— Конечно, сейчас велю запрячь сани, через полчаса он будет здесь. Демидов, правда, еще не вернулся из больницы.

— Вот и прекрасно, — сказал Усов и поднялся. — Вы, товарищ Рожков, побеседуйте о белой сороке, а мы поговорим о пряжке…

С Рожковым остался Богданов, мы перешли в другой конец большой комнаты. Хельми сказала, что плохо себя чувствует, извинилась и ушла к себе.

— Для женщины сегодняшних событий многовато, — сочувственно сказал Шервиц.

— Если еще учесть ее суеверие, то и вовсе удивляться нечему, — добавил Усов и посмотрел на меня.

Я подумал, что его интересует мое мнение, но ошибся. Усов ничего не говорил о пряжке, а перевел разговор на случай с учителем и попросил, чтобы я подробно рассказал все, что с ним связано.

— Мне показалось, что этот несчастный случай расследует ваш коллега, — простодушно заметил я.

— Конечно, расследует, — сказал Усов и, затянувшись из трубки, выпустил облако дыма. — Но это вовсе не значит, что я потерял к нему интерес. Скорее наоборот — очень меня занимают и собака, и патроны, которые вы нашли, — словом все, каждая мелочь.

Я начал рассказывать, и от меня не укрылось, что Усов стал серьезным.

— Найденный патрон у вас с собой? — спросил он, и когда я кивнул, попросил, чтобы я его принес. Затем внимательно его осмотрел, положил на маленький столик, где уже лежала пряжка с обрывком ремня, и что-то записал.

— В наших магазинах таких патронов не достанешь, — заметил он, — это точно. По вашим словам, Хельмиг пользовался такими же. Теперь вспоминаю, что в его сумке мы также нашли какие-то патроны. Сейчас посмотрю, одну минуточку.

Он скоро вернулся, положив на стол две коробочки. В каждой было по десять патронов «Роттвейл» двенадцатого калибра.

— Они? — спросил Усов.

— Да, — подтвердил я. — Но это вовсе не доказывает, что те патроны, которые нашел я, принадлежали именно Хельмигу. Как мне удалось выяснить, ими пользуются на охоте все немецкие специалисты, работающие в Ленинграде. Отличное качество этих патронов знает весь мир.

— Вот и прекрасно, — опять произнес свое любимое слово Усов. — Вы сказали: немецкие специалисты. Среди них много охотников?

— Да, человек десять-двенадцать. Есть и другие, например, американцы и австрийцы, но их меньше. Если допустить, что и они пользуются патронами «Роттвейл», то наберется примерно двадцать охотников.

— Это все?

— Ни в коем случае. Я слышал, что на соревнованиях по стрельбе такими патронами пользуются и некоторые советские участники.