Михаил Бойков - Рука майора Громова

— Гражданин, — поправил его Холмин.

— Не придирайтесь, — отмахнулся от него Бадмаев. — Садитесь лучше в мое кресло и давайте потолкуем, что нам делать дальше. Теперь я вам вполне верю и уважаю вас. Вы были правы, утверждая, что «рука» — не призрак.

Приглашение сесть в кресло начальника отдела Холмин получил впервые. По-видимому, это было наивысшим показателем бадмаевского уважения и доверия, но подневольный детектив не успел им воспользоваться. В кабинет без стука вошел Гундосов.

— Ох и порядочки у тебя в отделе, майор… — заговорил он, обращаясь к Бадмаеву. — Еле пуговку нашел. Теперь держится крепко, как линкор на якорях. Сам пришивал.

— Не до порядков тут, — зло мотнул на него подбородком начальник отдела. — Мне тоже придется пришивать пуговку.

— Как?! — воскликнул Гундосов.

— Срезана, неизвестно кем. И еще у троих…

Не дослушав до конца объяснения Бадмаева, Гундосов, вдруг, пришел в дикую ярость. Он бегал по кабинету, кричал, ругался, топал ногами, стучал кулаком по столу. Наконец, остановившись перед Холминым, закричал ему прямо в лицо, брызгая слюной.

— Чтоб через три дня «рука» была найдена! Сегодня у меня пуговку срезают, а завтра что? Голову?… Не допущу! Даю три дня сроку. Не найдешь, так тебя обратно в тюрьму посажу и сам буду искать. Понимаешь, браток? Сам! Я найду ее!..

На истерические вопли энкаведиста Холмин хотел ответить тоже криком, но Гундосов вдруг побледнел, как-то обмяк, и, шатаясь, пошел к креслу. Повалившись в него, он схватился руками за грудь и выдохнул громким страдальческим топотом:

— Сердце… припадок опять… Мне бы в санаторию… к докторам… А тут такие дела. Посадит меня Николай Иваныч… Как камень на дно свалюсь…

Занятый поисками «руки майора Громова», Холмин часто пропускал завтраки, обеды и ужины в буфете отдела НКВД. Когда ему хотелось есть, он забегал в первую попавшуюся по дороге столовую или шел на базар к лотошникам. Узнав об этом, Дуся-буфетчица была очень недовольна, и осыпала, его целым градом упреков.

После драматической сцены в кабинете Бадмаева и сердечного припадка у Гундосова, закончившегося для энкаведиста благополучно, Холмин пришел в буфет часа за полтора до обычного времени ужина. В буфетной комнате, кроме Дуси, больше никого не было. Увидев его, девушка обрадовалась.

— Здравствуйте, Шура! Вот хорошо, что вы пришли так рано. Теперь я вас скоро не отпущу. Поболтаем, винца выпьем, закусим. Сейчас я все приготовлю.

Она накрыла один из столиков чистой скатертью, принесла вина, закусок и тарелку жирного, наваристого борща с мясом. Проголодавшийся Холмин с волчьим аппетитом набросился на еду. Подсев к нему и прихлебывая вино из стакана, Дуся несколько минут молча смотрела, как он расправлялся, с закусками и борщом, потом спросила:

— Ну, как? Вкусно?

— Очень, — ответил он, с трудом ворочая языком во рту, наполненном пищей.

— А вы так редко приходите. И не стыдно вам? Я вас всегда самым лучшим стараюсь угостить, а вы без внимания, — упрекнула она его.

— Спасибо за, заботу, Дуся. Но у меня на еду иногда не хватает времени.

— На другое, небось, хватает.

— На что, Дусенька?

— Про это мы после ужина поговорим. Серьезно… Чай пить будете? Или кофий?

— Стаканчик чаю, если можно.

— Вот за чаем и поговорим.

— Опять меня ругать будете за то, что я не прихожу в буфет три раза в день?

— Буду. Вон вы худеете как. И за другое.

— За что же?

— Потом… Кушайте…

Когда девушка принесла чай, Холмин, придвигая к себе стакан, спросил:

— О чем же вы, Дуся, хотели говорить со мной серьезно?..

Щеки девушки вдруг вспыхнули румянцем смущения и, опустив глаза, она прошептала:

— Шура! Я вам, наверно, нисколько… не нравлюсь?… Ни капельки?

От неожиданности Холмин поперхнулся чаем, Ему потребовалось не меньше минуты, чтобы оправиться от изумления и найти нужные для ответа слова. Вытирая губы салфеткой он заговорил:

— Не то, что не нравитесь, а, к сожалению, я только…

— Знаю я это только, — перебила его девушка.

Подняв глаза, она смотрела на него в упор. В них Холмин увидел еще незнакомые ему неприятные и злые огоньки.

«Неужели она меня ревнует? С чего бы это — влюбилась что-ли? Но ведь я никаких поводов для этого ей не давал. Вот глупое положение. Нужно из него выпутываться», — подумал он и начал говорить, стараясь подыскивать осторожные и подходящие к обстоятельствам слова.

— Видите-ли, Дуся… Вы мне, конечно, нравитесь. Но дело в том, что мы, по-моему, не совсем подходим друг к другу. Я бы не сказал, что люблю вас…

Девушка порывисто вскочила со стула. Огоньки в её глазах сгустились в сплошное гневное пламя. Задыхаясь и судорожно, без слез, всхлипывая, она закричала ему в лицо:

— Так, значит! Не любите! Не подхожу вам, поскольку бывшая беспризорница…

— Не в том дело, Дуся, — попытался он остановить ее.

Но она, не слушая его, продолжала кричать:

— Вижу! Знаю! Для Ольги у вас и время есть. А только ничего не выйдет. Она с полковником Гундосовым путается. Вот!

Холмин еще стремительнее, чем Дуся, вскочил со стула и схватил ее за руку.

— Дуська! Ты врешь!

Она с силой вырвала свою руку из его пальцев.

— Не хватайся! Собаки да папины дочки врут, а мне нечего. Гундосов к ней почти каждый вечер шляется. Как десять часов, так и пошел. Закуски из нашего буфета ей таскает. И сегодня пойдет. Приказал приготовить ему целый пакет; вон он на стойке лежит… А ты думаешь, что полковничек Ольгу подкармливает задарма? Как бы не так.

— Не может быть, — прошептал Холмин.

— Проследи сам и увидишь, что я не вру, — сказала Дуся.

— Пойду… проверю… спрошу ее, — растерянно произнес он, направляясь к двери.

Дуся насмешливо крикнула ему вслед:

— Пойди, пойди! Громовская дочка тебе сзади чайник привесит. Эмалированный. С цветочками.

Холмин весь дернулся, хотел обернуться, но вдруг, очень реально ощутив сзади, где-то ниже пояса, прикосновение рокового чайника, выбежал из буфета.

Первые два квартала от отдела НКВД Холмин пробежал, потом пошел шагом, стараясь успокоиться. Но, несмотря на, его усилия, успокоение не приходило. Наоборот, с каждым шагом, на него все сильнее наваливались тревога, тоска, злость и странное, еще незнакомое ему чувство, которое он впоследствии назвал ревностью.

— Не может быть! Не может быть! — еле слышно шепотом твердил он в такт шагам. Но в мыслях, помимо его воли, эти слова звучали иначе:

— Все может быть! Все может быть!

Затем слова сменились настойчивой и требовательной мыслью:

«Надо проверить. Во что бы то ни стало. Сейчас же».

Проверить было не трудно. Пойти к дому, где живет Ольга и, — если Дуся не соврала, — выследить Гундосова и убедиться. Только и всего.