Леонид Николаев - Феникс

— Совпадение… Сколько людей…

Надие отрицательно закачала головой. Переубедить ее было невозможно.

— Я чувствовала… Я боялась этого.

Трудный день, день печальных открытий. Может быть, они оба ошибались, полагаясь лишь на чувство. А чувство питалось тревогой, что таилась вокруг.

Он долго утешал ее. Надие наконец пришла в себя и потребовала, чтобы Исламбек все рассказал. Все, что касалось Селима. Она верила — это брат ее. Страшное повествование Надие выслушала молча и только спросила:

— Как он умирал?

Саид вздохнул.

— Мне хотелось бы в такую минуту быть похожим на него…

Этому она тоже верила. И сжала его руку.

Странно, Исламбека не коснулись предчувствия. Его искали в то утро, искали в комитете. Искал Каюмхан. Ольшер дважды звонил — требовал к себе шарфюрера. Нигде не было Исламбека.

Он мог опоздать на Ноенбургештрассе: все опаздывали. Мог вообще не прийти. Мог сослаться на особое поручение Ольшера. Никто не стал бы проверять начальника «Тюркостштелле». Однако сегодня линии перекрестились. Не заметить отсутствия Саида было нельзя. И когда в три часа дня он явился в комитет, усталый, грустный, в мокрой шинели, фрау Людерзен всплеснула руками.

— Майн готт, он жив!

— А что! — не понял Саид. — Почему я должен быть мертвым?

— Только с того света так трудно вызволить человека.

Она сделала строгие глаза и скомандовала:

— Сейчас же к гауптштурмфюреру!

В «Тюркостштелле» Саид не увидел радостных лиц. Надие, видимо, преувеличила восторги по поводу удачной операции за линией фронта. Офицеры, как всегда, были молчаливы. Не заметил Саид и особых перемен в Ольшере: обычная пытливая настороженность во взгляде, официальный тон. Правда, что-то торжественное угадывалось в облике капитана. Он высоко держал голову и постоянно одергивал борт кителя — гауптштурмфюрер был в форме. Последнее время начальник «Тюркостштелле» носил так мало соответствующий его фигуре эсэсовский мундир.

Исламбека капитан принял, стоя у окна. На приветствие Саида ответил громко и высоко вскинул руку: «Хайль!» Это было ново. Прежде Ольшер ограничивался вялым, почти неприметным движением кисти. Губы едва раздвигались, кажется, без звука. Сегодня все выглядело иначе. Голос капитана звучал громко. Слова произносились отчетливо.

— Рейхсфюрер поручил мне передать благодарность Саиду Исламбеку за его услугу немецкому командованию.

Ольшер подошел к застывшему у порога шарфюреру и пожал ему руку.

— Вы представлены к повышению в звании…

Саид не знал, как реагировать на поток торжественных фраз, и только кивал. Улыбнуться не смог, хотя в такой момент солдат отвечает всегда проявлением радости. Ее ждал капитан. Искал на лице шарфюрера ответа. Настойчиво искал. Это тоже была проверка.

— Надеюсь, вы оцените внимание рейхсфюрера?

— О да, капитан.

Нет, не так представлялась Ольшеру церемония передачи благодарности. Гауптштурмфюрер сделал все для психологического эффекта. А эффекта не получилось: потомок Исламбеков слишком сдержанно воспринимал такое важное событие в своей жизни. Впрочем, могла сыграть неожиданность: обещан расстрел, получены же свобода и благодарность. К тому же шарфюрер умен, ему свойственно стремление к анализу, он не принимает легко повороты судьбы. Это, в сущности, неплохо.

— Я рад за вас, — подчеркнул Ольшер.

Он вернулся к окну и оттуда, с какой-то предполагаемой высоты, призвал Исламбека:

— Вы нужны Германии!

Это было последнее в инсценировке капитана. Кульминация. За ней следовала деловая часть:

— Война подошла к поворотному пункту. Фюрер меняет стратегию, в которой все будет необычно и молниеносно. Я сообщаю эту тайну, веря в вашу преданность рейху и полагая, что передо мной один из исполнителей плана фюрера.

Речь Ольшера звучала для Саида как страшный приговор: его хвалили за помощь Германии, за услугу врагу, который топтал родную землю. Хотелось крикнуть: «Неправда! Я творил вам месть. Вам, Ольшер. И только нелепый случай обернул удар против меня. Родина должна узнать об этом».

— Первый заход по вашему паролю дал блестящие результаты, — продолжал Ольшер. — Он вам известен. Установлена связь с людьми Мустафы Чокаева. Мы приступили к действиям более широкого масштаба, и в этих действиях возрастает роль господина Исламбека. От вашего имени пойдут шестерки на встречу с друзьями Чокаева, которые готовы оказать Германии неоценимую услугу…

Торжественность в голосе капитана померкла. И поза изменилась. Он опустился в кресло. Устало откинулся на спинку. Возможно, Ольшер действительно был утомлен — Главное управление не прерывало работу даже ночью. В любое время могли позвонить от Кальтенбруннера, или Шелленберга, или даже от рейхсфюрера Генриха Гиммлера и капитан должен был быть на месте.

— Как мать? — спросил Саид.

— … неоценимую услугу, — не услышал вопроса капитан. — Разговор теперь пойдет об уничтожении крупнейших объектов.

— Как мать? — уже громко, с тревогой в голосе, повторил Исламбек.

— Ах, вы о матери! — устало изрек капитан и остановил свой взгляд на лице Саида. — Она стара, господин шарфюрер… Очень стара и больна… Жаль, конечно…

— Ее убили? — почти вскрикнул Саид.

— Что вы, шарфюрер… Как можно… Просто ее участие уже… излишне, — закончил капитан.

Саид сжал губы. Еще одна беда постигла его сегодня… Уходит мать… Самое светлое… Самое дорогое…

Ольшер переложил на столе бумаги — искал что-то или просто занимал себя во время паузы. Потом вернулся к Саиду. За несколько секунд Ольшер переродился. Усталости на лице не было. Дремоты не было. Ожил гауптштурмфюрер. Словно избавился от скучной обязанности, а разговор о матери Саида являлся такой скучной обязанностью для начальника «Тюркостштелле». Снова началась настоящая работа.

— Нужны новые связи… Широкие. Надежные.

— Абдурахман, — напомнил Саид.

— Еще!

— Я должен подумать.

— Думайте!

— Необходимо время.

— Сколько?

Саид мог назвать любой срок — часы, дни. Даже неделю. Ему не надо было вспоминать, но надо было придумывать. А прежде следовало разобраться во всем, что узнал от Ольшера.

— Не знаю, — пожал плечами Саид. — Несколько дней…

— Много.

— Если мысль придет раньше…

— Должна прийти, — утвердил капитан.

— Буду стараться, господин гауптштурмфюрер.

Прощаясь, Саид спросил Ольшера:

— Анвар Каримов оправдал ваши надежды?

Не сразу ответил Ольшер. И ответа искал не у себя, а у Исламбека. Смотрел на него, колол глазами. Хотел, видимо, понять, что нужно шарфюреру.

— Вы сделали удачный выбор… Гундт доволен…

Не Ольшер, а Гундт доволен. О себе он умолчал.

Что правда и что нет? Какая-то правда была во всем ворохе новостей и событий, обрушившихся на Исламбека. К ней прибавилась еще полуправда, принесенная Азизом.