Леонид Земляков - Янтарное ожерелье

— Я хотела бы поставить резиновые набойки, — негромко сказала посетительница. — Мне посоветовал обратиться к вам Филимон Евграфович.

Пискун положил молоток на столик:

— Трандофилов?

— Да. Я с ним виделась в субботу.

После того, как сапожник ответил на пароль, Лохова убедилась, что это именно тот человек, который был ей нужен.

Инструкция Фостера предусматривала встречу с этим человеком. Но лишь тогда, когда возникнут непреодолимые препятствия, либо настанет время действовать.

Теперь, по мнению Лоховой, это время пришло. Ожерелье, добытое Савичевым, оказалось фальшивым. Настоящее затерялось в большом городе.

В душе Лохова не верила, что Пискун сумеет разыскать его. Но вынуждена была использовать все имевшееся в ее распоряжении.

Она подумала, что Фостер переоценил возможности Пискуна. Уж слишком непригляден был этот человек.

Сапожник, снова принявшись за работу, внимательно выслушал Лохову. Узнав, что необходимо найти ожерелье, он, не переставая орудовать иглой, проговорил:

— Хорошо. Попробую. Зайдите через три дня.

Лохова удивилась, однако ничего не сказала.

Пискун задумался. И тут он вспомнил, что совсем недавно один из его постоянных клиентов — моряк с «Востока» рассказал об утерянном в троллейбусе ожерелье.

...В полночь Пискун постучал в дверь маленького домика на окраине города.

Ему отворила горбатая старуха в темной шали. Разглядев при свете лампы лицо позднего гостя, она посторонилась и проговорила:

— Тимофей Карпович...

Пискун спросил глухо:

— Сенька Свист — у тебя?

— У меня, родимый, у меня... Пожалуйста.

Пискун шагнул в сени. Здесь пахло плесенью и квашеной капустой.

Старуха затворила дверь.

Очутившись в небольшой комнате с завешанным тряпкой окном. Пискун огляделся.

В углу, на деревянном топчане, широко раскинув руки, спал накрытый пальто Сенька.

Пискун бесцеремонно растолкал его.

Сенька раскрыл глаза и негромко выругался.

— Ну, тише, ты... — грубо проговорил Пискун.

Сенька Свист вскочил на ноги.

— Это со сна я, Тимофей Карпович, — заискивающе произнес он.

Пискун прошелся по комнате. Убедившись, что никто не подслушивает, он проговорил, вплотную приблизившись к Сеньке:

— Срочное дело есть. На днях, в троллейбусе кто-то из ваших стянул у моряка ожерелье. Янтарное. Расшибись в лепешку, но узнай — кто.

На худой, ястребиной физиономии Сеньки появилось недоуменное выражение:

— Тимофей Карпович, — начал он.

— Знать ничего не хочу, — оборвал Пискун. — Ты что, забыл, кто тебе паспорт сработал?

— Как забыть, Тимофей Карпович. Если бы не вы..

— То-то и оно. Так что, будет дело?

— Какой разговор, раз надо...

— Так бы сразу, — недовольно проговорил Пискун. — Ну, бывай... Завтра зайду.

Сенька проводил его до двери.

— Черт. Вот черт... — пробормотал карманщик, когда шаги Пискуна затихли вдалеке.

Весь день Сенька Свист метался по городу. Он побывал на рынке, в универмаге, в закусочных и ресторанах.

Всюду, встречаясь с собратьями по профессии, он пытался выяснить, кто обокрал ехавшего в троллейбусе моряка.

Но карманщики будто сговорились: они в один голос отвечали, что к этому делу непричастны.

Наконец, утомленный жарой и хлопотами, Сенька очутился в пивной на центральной улице.

Пристроившись у стойки, он с жадностью тянул прохладный, прозрачно-желтый напиток.

Внезапно кто-то хлопнул его по плечу:

— Здоров, Свист!

Сенька оглянулся. Перед ним стоял Женька Шарманщик, выбритый и улыбающийся.

— Ты откуда взялся? — поинтересовался Сенька.

— Из санатория. Год отсидел, день в день.

— А теперь что?

— Меняю квалификацию. Хватит по чужим карманам шнырять...

— Что так? — удивился Свист.

— Время не то. И вообще... противно.

— Ну, ну, — покачал головой Свист.

Он поставил пустую кружку на прилавок и собрался уходить.

Но Женька удержал его:

— Подожди. Еще по одной. Я плач у .

— Давай, — не отказался Сенька.

Когда кружки были наполнены вновь, Свист поинтересовался:

— Ты что, разбогател?

Женька смутился.

— Да нет, понимаешь. Сунул одному руку в карман и вытащил вещичку. Ну, уж это в последний раз.

— Последняя у попа жинка, — саркастически резюмировал Свист.

— Это ты зря... Я ведь с характером.

— А что за вещичка? — пропуская последние слова мимо ушей, спросил Сенька.

— Да так... Не то четки, не то ожерелье...

Свист схватил Женьку за руку:

— Ожерелье?

— Ну да. А что?

— Да ничего, — спохватился Сенька. — Из интереса. А в каком троллейбусе?

— В седьмом.

— Вот как, — допивая пиво, проговорил Сенька. — А куда ты девал его?

— Ясное дело, продал, — сообщил Женька.

Свист поставил кружку на прилавок:

— Продал? Кому?

— А тебе зачем?.. — начал было Женька.

Свист схватил его за рукав:

— Кому, я спрашиваю?

Женька удивился:

— И чего пристал, в самом деле. Говорю, продал. Артистке цирка.

— Какой?

— А кто ее знает, — пожал плечами Женька. — Помню, кольцо серебряное на пальце у нее.

— Кольцо, говоришь?

— Ну да... — подтвердил Женька.

— Я подался, — поправляя на голове кепку, сказал Свист. — Пока.

Удивленный поспешным уходом собеседника, Женька стал расплачиваться за пиво.

...Когда Сенька Свист рассказал все, что узнал от Женьки, Пискун приказал:

— Разыщи артистку. Ожерелье доставишь мне. Понял?

— Понял, Тимофей Карпович, — покорно согласился Свист.

Несколько часов Женька бродил по улицам, тщетно ломая голову над тем, почему пустяковое ожерелье так заинтересовало Сеньку.

Зная Свиста, он догадывался, что разговор в пивной был затеян неспроста.

В том, что он продал артистке простое янтарное ожерелье, Женька был совершенно уверен. Значит, тут кроется что-то другое.

Посоветовался Женьке было не с кем. Но и оставить неразрешенным мучавший его вопрос он не мог.

Женька вспомнил, что года три назад его вызвал к себе прокурор района. Он долго доказывал Женьке, что пора уже образумиться; предлагал работу. Прощаясь, советовал зайти, если Женька одумается.

Тогда Женька не послушался — и поплатился поделом.

Теперь он с чувством уважения подумал об этом седеющем умном человеке, желавшем ему добра.

«А почему бы мне не пойти к нему сейчас?» — мелькнула у Женьки мысль.

Прокурор — представитель власти. Он доступен для всех и, конечно, сумеет разобраться в том, что волнует Женьку.

Незаметно для себя Женька очутился перед парадной дверью. На ней, в лучах весеннего солнца сверкала красная табличка с надписью — «Прокурор».