Виктор Стрелков - «Прыжок на юг»

— Как ваша фамилия, бабушка? — спросил Дорохов.

Старуха дрожащей, морщинистой рукой отодвинула платок, прикрывавший уши:

— Ась?

— Фамилия, бабушка, — наклоняясь к ней, сказал офицер

— Мое фамилие, детынька?

— Да, бабушка!

— Курасова я, Пелагея, — проскрипела старушка.

— Вы эту гражданку видели когда-нибудь? — спросил Дорохов, обращаясь к мнимому Глазунову.

— Никогда! — отчеканил тот.

Старушка повернулась на его голос и, подслеповато прищурясь, всплеснула руками, по-старушечьи запричитала:

— Ах, батюшки! Вить это он, ирод окаянный, Пашка Веберов... Змея подколодошная... Ах, батюшки, товарищ командир! Вить Пашка это! Чтоб ему пусто было анчихристу. Позор поклал на наше фамилие. Ах, висельник!.. Тьфу в твои гляделки... Выкормила изменника непотребного...

— Скажите, бабушка, с какого времени вы знаете этого гражданина? — спросил Сазонов.

— Пашку-то?! Да вить с какого же? Как стали мы колгос гарнизовать. Отец-то его, Ганька Вебер, из колонистов... В той год, как гарнизовали, акурат председателя районного Пантюшку Хромова, бают, из ружья застрелил. Ну и забрали его в гепею. Опосля, бают, к высшим мерам суд присудил его за такое злодейство. А этот, — она протянула трясущуюся руку к арестованному, — вовсе зеленый остался, никак десятый годок в те поры был.

Сродства-то никакого у него не было. А мой-то Ванюшка, царствие ему небесное, бает: «Давай, мол, Пелагея, Пашку-то примем, до ума доведем, мальчонок-то, дескать за отца-убивцу не в ответе. Вот и выпестовали анчихриста окаянного.

Летчиком вить был, на командира выучился. То-то радовались мы с Ванюшкой. Только загодя возгордились. Годов, почитай, двадцать тому, словом, до войны, вызывают Ванюшку в енкеведу, все о Пашке порасспросили, а потом, как ростепель в светлое рождество: „Сбег ваш премок к фашистам!“» — Ее голова мелко затряслась, выцветшие глаза заслезились.

— Ну, бабушка, спасибо. Теперь отдыхайте, — сказал Сазонов.

Молодой офицер помог старушке встать и, придерживая, повел ее к двери.

— Так, Глухов, он же Курасов, — сказал Дорохов. — Что вы скажете об этом?

— Это глупый фарс, генерал, — ответил арестованный. Ни один мускул на его лице не шевельнулся. — Подставные субъекты, выжившие из ума кликуши... Что вы хотите от меня? — Он не повысил голоса.

— Мы хотим, чтоб вы осознали свой проигрыш и, поняв это, открыли ваши битые карты... — Сазонов мгновение помолчал и добавил: — Может быть, в этом — единственная возможность отыграть самое дорогое для вас. Вы меня поняли, Пауль Вебер?

— Нет, не понял.

— Напрасно. Видимо, сухие фразы допроса для вас не убедительны. Что ж, давайте разговаривать на языке художественных мемуаров, — Сазонов помолчал, прошелся по кабинету.

— Был теплый осенний день 1939 года, — Сазонов сбоку посмотрел на Вебера. Его лицо было непроницаемым. И все-таки сквозь ледяную кору безразличия на нем угадывалось какое-то движение.

Сазонов продолжал:

— В этот день молодой летчик-истребитель, лейтенант Красной армии Павел Курасов стартовал с Н-ского аэродрома в Западной Белоруссии.

Через полчаса после того, как его товарищи — механик Травкин и командир звена лейтенант Путивлев пожали ему руку и пожелали удачного полета, через полчаса после этого Павел Курасов, сделав посадку на оккупированной фашистами польской территории, рапортовал германскому офицеру о своем прибытии в распоряжение фашистского «Люфтваффен»... — Генерал, не глядя на Вебера, достал из портфеля небольшую фотокарточку и протянул ему:

— Вот так выглядел в то время лейтенант Павел Курасов.

Вебер покосился на фотокарточку. На слегка пожелтевшей от времени бумаге сидел молодой летчик. Продолговатое лицо, строгий, холодный взгляд, на петлицах по два кубика, скрещенные крылья и пропеллер, на коленях — планшет с прозрачным верхом, под ним — плохо заметная карта.

— Узнаете? — спросил Сазонов. Вебер промолчал.

— Дальше некоторый период жизни и похождений бывшего лейтенанта советской авиации не выяснены, но это неважно.

— Дальнейшее повествование автор мемуаров — бывший начальник особого отдела Н-ского отделения, в котором служил Курасов, ныне присутствующий здесь генерал-лейтенант Сазонов, передоверяет фашистскому официозу «Фёлькишер Беобахтер». — Сазонов развернул пожелтевшую газету.

Над черным заголовком — лозунг: «Фрайхайт унд брот!»

— Лейтенант Карпушин, переведите, — сказал Дорохов.

Сазонов начал читать по-немецки. Лейтенант переводил:

«...Крупные соединения английской и американской авиации совершили массированный налет на Гамбург. Патрулировавшая в момент налета эскадрилья наших истребителей смело бросилась в бой против превосходящих сил вражеской авиации. Во время боя „Мессершмитт“ „Ф-16-Л“, пилотируемый уже известным по боям над Кельном обер-лейтенантом Паулем Вебером, оказался оторванным от эскадрильи и окруженным шестью вражескими истребителями.

Но истинный сын фатерланда, солдат фюрера не дрогнул. Он вступил в бой.

Результат — сбито четыре вражеских истребителя. Пауль Вебер и его истребитель — невредимы.

В этом бою обер-лейтенант Пауль Вебер показал классический образец превосходства германского духа и вооружения.

На снимке: асу обер-лейтенанту Паулю Веберу вручается рыцарский крест».

— Вельх айн? [5] Вельх айн — каков (нем.) —сказал Сазонов, протягивая Веберу газету.

Тот мельком взглянул на фотографию, вяло бросил:

— Вайтер [6] Вайтер — дальше (нем.) .

— Аллее! Дер Верлюст [7] Аллее! Дер Верлюст — Все! Проигрыш (нем.) , — сказал Сазонов.

Вебер молча размял сигарету, закурил, вместе с дымом выдохнул:

— Что вы думаете мне инкриминировать?

— Это не в нашей компетенции. Мы устанавливаем факты, — ответил Сазонов. — Будете давать показания?

— Имеет ли это для меня смысл? — криво усмехнувшись, спросил Вебер.

— То есть?

— Зависит ли от моих показаний моя судьба?

— Возможно, — сказал Сазонов.

— Что вы хотите знать?

— Все, что связано с вашим пребыванием на территории Советского Союза со шпионским заданием, цели, которые были поставлены вам. Кто вас послал?

— Ведомство Рейлена.

— Какая задача была поставлена вам?

— Я должен был осуществить операцию, имеющую условное название «Зюд-Шпрунг».

— В чем заключалась эта операция?

— Захват советского военного самолета с целью вторжения на территорию соседнего государства.

— А затем?

— Я должен был обстрелять иностранный военный аэродром в районе X.

— Так. Эта провокация была приурочена ко времени проведения союзными войсками маневров в этом районе, — сказал Сазонов. — Не так ли?

— Да.

— Каким образом вы рассчитывали проникнуть на советский военный аэродром? Ведь то, что произошло, не могло быть предусмотрено при составлении плана операции.