Эрик Эмблер - Эпитафия шпиону. Причина для тревоги

— Нам повезло, — прошептал Залесхофф. — Хозяйка и слышать не хочет, чтобы мы шли дальше. Говорит, опять заблудимся. — Он внимательно посмотрел на меня. — Похоже, вам не помешает еще глоток рома. Помогите мне снять рюкзак и садитесь. Я стяну с вас ботинки. А то мы затопим весь дом.

Опустив взгляд, я увидел, что от тающего снега по полу бегут ручейки. Лицо и руки у меня горели. Я долго возился с лямками рюкзака Залесхоффа, а потом не сел а, скорее, рухнул на табурет у двери. Залесхофф сунул мне в руки бутылку.

— Глотните. Вас разморило от тепла. Давайте-давайте, не бойтесь.

Он стянул с меня гетры; в голове у меня постепенно прояснялось. Пока Залесхофф пил ром, я сам снял ботинки.

Когда женщина спустилась к нам, мы уже стояли в одних носках. Она посмотрела на бутылку в руке Залесхоффа.

— Ром?

— Да, синьорина, мы довольно сильно промокли.

Она кивнула:

— Вижу. Вот старые тапочки. Думаю, вам теперь лучше пройти к огню. Принесу вам пару пледов. Отец спустится через минуту.

Она исчезла за другой дверью. Мы надели тапочки и прошли к камину в комнате в конце коридора.

Это была большая комната с низким потолком и маленькими окнами с закрытыми ставнями. В ставнях имелись прорези в виде сердечек, и именно через одну из таких прорезей мы увидели свет подвешенной к потолку масляной лампы. Отполированный деревянный пол покрывали шерстяные ковры. В одном конце комнаты стоял сервант с керамическими тарелками. В центре длинный обеденный стол без скатерти и три дубовых стула с высокими спинками. По обе стороны каменного камина располагались обтянутые тканью плетеные кресла. Здесь было много книг — неровная стопка в углу возле стены, а на одном из кресел раскрытые «Басни» Лафонтена в итальянском переводе. На стенах рисунки.

Я не решился убрать книгу, чтобы сесть, и мы стояли перед камином, наслаждаясь жаром раскаленных углей. Сверху лежали два обугленных сосновых полена, шипевших и разбрасывавших искры. От моих носков поднимался пар.

Женщина вошла в комнату, держа под мышкой два сложенных пледа. Она замешкалась на секунду, потом подошла к креслу, взяла книгу и небрежно бросила на стол.

— Предлагаю, — сказала она, — снять куртки и повесить сушиться к огню. На плечи набросьте пледы. — Женщина умолкла, затем прибавила: — Вы проголодались? Хотите супа?

Я посмотрел на Залесхоффа. Он улыбался.

— Вы так добры, синьорина. Столько беспокойства. Мы вам очень благодарны.

Я тоже пробормотал слова благодарности.

В уголках ее губ появилось нечто похожее на улыбку.

— Понятно. Вы хотите супа.

— Больше всего на свете, синьорина.

Она повернулась и вышла из комнаты. В ее движениях чувствовалась какая-то странная решимость. Залесхофф словами выразил мои мысли.

— Эта женщина, — задумчиво пробормотал он, — как будто никогда ни в чем не сомневается. Интересно…

Я не стал спрашивать, что он имеет в виду, поскольку был занят тем, что стаскивал с себя одежды. Вскоре мы уже сидели в креслах, завернувшись в пледы. Залесхофф тщательно подоткнул плед.

— Perfetto! [78] Превосходно! (ит.) — воскликнул он.

— Приятно это слышать, синьоры.

Мы вскочили. Голос принадлежал мужчине, стоявшему в дверях позади нас. Мы не слышали его приближения. Очевидно, это отец женщины.

Ему было явно за шестьдесят. Высокий, худой и прямой, со слегка покатыми плечами. Голова у него была узкая, вытянутая и почти лысая, если не считать щеточки седых волос надо лбом, которая делала его похожим на экзотическую птицу. Сходство с птицей усиливали изогнутый, точно клюв, нос и очень маленькие яркие глаза. Но глаза были голубыми, и сходство с дочерью ограничивалось только широким ртом с печально опущенными уголками губ. На нем были толстый халат и шарф. На губах застыла слабая улыбка.

— Боюсь, мы потревожили ваш сон, синьор, — извинился Залесхофф.

Старик вошел в комнату, качая головой.

— Вовсе нет, синьор. — Он ткнул пальцем в халат: — Это моя рабочая одежда. Я работал, когда вы пришли.

— Значит, мы вам помешали.

— Нисколько. Я проявил неучтивость и сначала закончил свои сегодняшние труды и только потом спустился к вам. — Его яркие глаза испытующе смотрели на нас. — Надеюсь, дочь приняла вас должным образом. Пожалуйста, садитесь. Вы, наверное, устали.

— Вы очень гостеприимны, синьор.

Он подвинул один из стульев с высокой спинкой и сел между нами, лицом к камину.

— Это такое удовольствие и для меня, и для дочери. Здесь бывает мало людей. Зимой к нам заходит только торговец из Фузине. Летом приезжают владельцы вилл, что находятся чуть выше, и мы немного общаемся с внешним миром. Это доставляет радость моей дочери. Она художник, и ее аппетит к новым моделям насытить невозможно. Это всё ее работы. — Старик указал на стены. — Я очень удивлюсь, если вас отпустят, не заставив позировать.

Вернулась дочь хозяина с подносом в руках. Оглянувшись, он улыбнулся ей.

— Симона, дорогая, я предупредил джентльменов, что им, возможно, придется тебе позировать.

Она поставила поднос на стол.

— А я уверена, что они слишком устали для этого. Не забывай, их застала метель.

Хозяин с любезной улыбкой повернулся к нам.

— Моя дочь всегда старается поддерживать распространенное убеждение, что математик должен быть рассеянным. Мы уже много лет спорим по этому поводу. Но дело в том, что память у меня гораздо лучше, чем у нее. Скажите, синьоры, как вас угораздило оказаться в горах в такую ужасную ночь?

— Боюсь, мы совершили большую глупость, синьор, — с готовностью ответил Залесхофф. — В отпуске мы предпочитаем путешествовать пешком. Мы не ждали, что пойдет снег, а когда он начался, то очень разочаровались. В отеле сидеть не хотелось. Кто-то рассказал нам о тропе, старой дороге, которая проходит через горы, и мы решили ее отыскать. А ближе к вечеру заблудились и с тех пор пытались выйти к Фузине. Признаюсь, мы уже стали волноваться, когда, к счастью, увидели освещенное окно. Ваша дочь говорит, что старая дорога проходит всего лишь в нескольких метрах от дома. Так что мы отклонились от маршрута не так далеко, как думали.

— Да, но в снегопад вы могли бродить еще несколько часов и так и не найти дороги.

Женщина принесла нам две миски с густым бульоном, в котором плавали овощи и макароны; от мисок поднимался пар.

— Они собирались спуститься в Фузине и там переночевать, — сказала Симона. — Я думаю, что это неразумно, поскольку они не знают дороги.

— Конечно, Симона. Нелепая идея. Им следует остаться здесь. — Старик повернулся к нам и извиняющимся тоном прибавил: — То есть, синьоры, если вы согласитесь. У нас не слишком удобно.

— Мы будем вам чрезвычайно благодарны, синьор, — сказал Залесхофф, — если вы позволите нам сидеть в этих креслах у камина до утра.