Александр Логачев - Капитан госбезопасности. В марте сорокового

«Странное место». Так выразился не только персонаж по имени «Жох», когда они переступили порог, так мысленно выразился и сам капитан. Шепелев ждал от явочной квартиры чего-то более привычного. А не доисторического дома, где того и гляди промелькнет белесый просвечивающий призрак какого-нибудь рыцаря.

Не ожидал он от явочной квартиры груд пыльных книг в переплетах, связок тетрадей и канцелярских папок в коридоре и комнатах. Не ожидал сломанных лабораторных приборов и наглядных пособий. И, в конце концов, никак не чучело лисицы с вываливающейся из него соломой должно украшать явку подпольщиков. Странным было видеть, что всю эту обстановочку освещают не свечи или керосиновые лампы, а электричество.

Под жилье в этом одноэтажном строении было отведено крыло, в остальной же части здания бог ведает, что проводится или хранится. С крыльца их провели через небольшую прихожую, потом следовал подъем по лестнице из пяти ступеней, поворот направо и открылся коридор, в который выходило четыре двери. За первой скрывалась кухня — с теми же перевязанными книгами и кипами исписанных листов, но также с посудными шкафами и полками, с круглой печью для отапливания помещения и с примусом для приготовления пищи. На кухне они сейчас и ужинали.

Больной палец Кеменя был осмотрен, потом к нему приложили плоскую щепку и забинтовали. Кроме того они оба вымылись, а капитан так до пояса. К дому — и это тоже удивило Шепелева — был подведен водопровод, да и в туалет не приходилось бегать на улицу. Расхождением с постройкой Адамового века смотрелся и нормальный унитаз, установленный в ванной комнате рядом с ванной. «Устроимся с комфортом», — отметил капитан, смывая карцерную грязь и пот побега.

Не считая редких, шутливых реплик «Жоха» ужин проходил в молчании. Женщина не решалась ни о чем расспрашивать своего знакомого при постороннем. И ее знакомый поступал так же.

«Кто она такая?» — раздумывал капитан, бросая на нее взгляд. В тонких и правильных чертах ее лица угадывалась порода. Дворянка, причем польская, если учитывать акцент? Ее лицо с суровыми складками лба, поджатые губы, вместе с зачесанными назад и скрепленными в пучок волосами и безукоризненная, прямо офицерская осанка вызывали у капитана сравнение с классной дамой, как тех принято представлять.

По тому, как она встретила своего приятеля Кеменя, по первым фразам, которыми они обменялись через порог на вполне доступном пониманию общего смысла украинском языке, стало ясно, что женщина не любовница и не родственница беглому украинцу. А раз Кемень пришел сам и привел бывшего сокамерника именно к ней, то вывод напрашивается сам собой — женщина имеет прямое отношение к антисоветскому подполью. Но кем работает легально, почему живет при университете на такой странной квартире, почему живет одна? И нельзя ли какой-нибудь из ответов на эти вопросы использовать себе на пользу? Поглядим…

Женщина сидела, убрав руки под стол. Ни на одного из своих гостей она не смотрела, протирала взглядом скатерть с вышитыми по свисающим краям петухами, обегала взглядом стены, подолгу задерживала его на окне.

— Как величать тебя, хозяйка? — спросил, насытившись и отложив ложку, «Жох». — Кого благодарить за королевские харчи? Меня вот зовут Леня, Леонид. А тебя?

— Христина, — сказала она, взглянула на «Леонида» и тут же отвела взгляд.

Вряд ли она назвала вымышленное имя. Чего скрывать имя, когда ее и так засветили с головой.

— Пойду курить, в сени, — поднялся капитан. — Дай, хозяйка, пустую банку, вон в углу тоскует.

Шепелев сидел на верхней ступеньке пятиступенчатой лесенки на краю светового пятна, достающего сюда из коридора. Он оставил друзей-подпольщиков наедине. Пусть пошепчутся. Даже необходимо, чтобы пошушукались, разрешили проблемы.

Тишину в доме и в его ближайших пределах тревожили лишь мелкие звуки: патриархальный, стародедовский стрекот сверчков, мышиное или крысиное шебуршание, пробившийся издалека собачий лай. Из-за плотно прикрытой кухонной двери просачивались голоса. Их ровное гудение иногда перебивалось вспышками на повышенных тонах. Но слов было не разобрать.

Оставшись наедине с собой, капитан подумал об Адамце. Кто у него остался? Отсутствие кольца на руке ни о чем не говорило. Быть может, ждут его в Москве и жена, и дети. Быть может, живы его мать с отцом и им суждено пережить сына. Вот так, один миллиметровый просчет, который остальные, кроме самого капитана Шепелева, расценят как случайность, и нет человека, вычеркнут из жизни.

Можно ли при их службе обзаводиться семьей? Пока для себя капитан решал вопрос так: надумал жениться — уходи с оперативной работы на более спокойную. И не только потому, что тогда никого не сделаешь вдовой. Кроме того, ничего не будет сдерживать тебя в мыслях, когда от тебя потребуется совершить отчаянный рискованный шаг.

Капитан затушил папиросу о баночное стекло. Звучание голосов на кухне текло уже достаточное время по спокойному руслу без перекатов и порогов. Значит, договорились обо всем. Пора возвращаться.

На кухне Шепелев застал творческий процесс. Макая перо в чернильницу, Кемень сосредоточенно строчил на тетрадном листе письмо.

— Христина, голуба моя, — «Леонид» тронул ее за рукав (коричневое платье добавляло хозяйке сходства с классной дамой), — нам с другом поговорить треба. Ты уж без обид, красавица, лады?

Она вырвала рукав из его пальцев и пошла к двери. Взявшись за дверную ручку, обернулась:

— Спать постелю в большой.

— И чего сочиняешь? — «Жох» опустился на скрипучий кухонный стул.

— На, читай, — зло пододвинул к нему исписанный мелким почерком лист.

«Жох» оглянулся на дверь.

— Ты не выеживайся, фраер. Я не знаю, чего у тебя на уме. Но отсюда ты без меня не выйдешь. И запомни — гостей больше, чем одного человека, я сюда не пущу.

— Я, що, як заручник… заложник?

— Что-то вроде. Выхода нет, парень. Это за тобой одни легавые гоняются, так еще можно жить. А за мной все кому ни лень. Ладно, скреби, скреби, — «Жох» поднялся, чтобы налить себе чай, — но думай, что пишешь. Кстати, накарябай в маляве или скажи свой подружке насчет водки. Я ж на волю вырвался…

«Большая», в которой им постелили, была заставлена серьезными по габаритам шкафами и завалена непоместившейся на их полки дребеденью. Один угол комнаты полностью занимали ломаные столы и стулья, другой — какие-то картины и портреты с рамами и без, хватало в комнате и другого барахла. И пыль кругом, на всем пыль. Хозяйка, видимо, редко тревожила это помещение уборкой. У окна стояла железная кровать с металлической сеткой. Вторая постель была оборудована из толстой столешницы, поставленной на «фундамент» из книг.