Лен Дейтон - Мозг стоимостью в миллиард долларов

В последний вечер в Ленинграде меня предоставили самому себе.

Я провел его в Малом оперном театре, где шла опера Верди «Отелло». Все еще слыша волшебные голоса, я решил на метро добраться до Невского проспекта и выпить в «Астории». Я спустился по ступенькам под большой неоновой буквой "М" и опустил пять копеек в щель турникета, который сердитым жужжанием останавливает «зайцев». В вагон зашел человек в меховой шапке, длинном кожаном пальто и белоснежной рубашке с серебристым галстуком. «Интересно, — подумал я, — нравится ли ему опера». Я улыбнулся ему, и он бесстрастно кивнул мне в ответ. Я вынул пачку «Голуаз», надорвал ее с угла и предложил ему закурить.

— Нет, — отказался он. — Нет, спасибо.

— Вы предпочитаете сигары, товарищ полковник? — спросил я.

— Да, — ответил он, — но в нашем метро...

— Конечно, конечно. — Я спрятал пачку. Правил нарушать мне не хотелось, о чем я и сказал. Человек улыбнулся, но я был совершенно серьезен.

Поезд летел, покачиваясь на стыках, а мы оба, придерживаясь за петли на поручнях, смотрели друг на друга.

Это был человек лет шестидесяти, грузный и мускулистый. Круглое лицо, казалось, полжизни не знало, что такое улыбка, а вздернутый нос, в свое время сломанный, должно быть, ставил на место костоправ. Его маленькие черные зрачки все время ощупывали меня сверху донизу, а руки напоминали кожуру бананов, так и не проданных к концу недели.

— Здесь я выхожу, — сообщил я ему, — и направляюсь в «Ас-торию», где намереваюсь принять сто грамм портвейна. Затем минут двадцать послушаю оркестр, который исполняет американскую танцевальную музыку, и вернусь в «Европейскую».

Он кивнул, но не последовал за мной, когда я вышел из вагона.

Я действовал точно в соответствии с этим расписанием. Меньше чем через полчаса вышел из парадных дверей «Астории» и свернул в темную боковую улицу. При свете дня, когда автобусы и машины заполняют широкие просторы Невского, а представители многочисленных делегаций стран Африки восседают за обильными столами в «Астории», нетрудно воспринимать Ленинград в самом деле как колыбель коммунизма. Но в темноте, когда луна блестит на шпилях Петропавловской крепости и на двух из трех улиц ради экономии не горят фонари, так что лужи подтаявшего снега видишь лишь когда ступаешь в них, тогда город вновь становится Санкт-Петербургом, по трущобам которого за Сенной площадью пробирается сутулая фигура Достоевского, и умирает Пушкин, сказав книгам «Прощайте, мои друзья»...

За спиной я услышал шорох шин медленно приближающейся машины. Это был большой «ЗИС» — в таких машинах ездило только городское начальство. Водитель мигнул фарами, и машина поравнялась со мной. Открылась дверца, преградив мне дорогу. С заднего сиденья я услышал голос полковника, с которым встретился в метро:

— Не хотите ли сесть в машину, англичанин?

Я расположился на заднем сиденье, и полковник захлопнул дверцу. Тут отчетливо пахло сигарным дымом.

— Значит, мы снова встретились, полковник Сток, — как принято говорить в фильмах, сказал я.

— Олег.

— Значит, мы снова встретились, Олег?

— Да. — Он дал указание водителю выключить двигатель. — Вам нравится наша русская зима? — посмотрел на меня Сток. Голова его напоминала бюст, который волоком тащили на место, так что все выступающие части лица стерлись.

— Да, — ответил я. — Русская зима мне нравится. А вам?

Сток помял мясистый подбородок.

— У нас говорят: «Для того, кто стоит на башне, нет других времен года, кроме зимы».

— Угу, — сказал я, хотя так и не понял смысла пословицы.

— Вы связались с особенно глупой и тупоголовой группой возмутителей спокойствия. Я думаю, что они просто используют вас. И не считайте, что, когда я предприму действия против них, вас встретит какое-то иное отношение, чем то, что ждет их. Не исключено, что вы расследуете деятельность этой злокозненной публики по поручению вашего правительства или, может быть, вам приказано сотрудничать с ними. Они доставляют беспокойство, англичанин; но им скоро станет ясно, что я могу причинить им гораздо больше неприятностей, чем они мне.

— Я вам верю. Но как подсказывает мой опыт, откровенно злых людей не так уж и много. Просто они бывают плохо информированы, запутались или же невежественны.

— В России наши люди, — твердо заявил полковник Сток, — достаточно широко информированы.

— Многие считают, что вода безвкусна, — заметил я, — потому что они рождаются с полным ртом воды, с которой так и не расстаются.

Сток промолчал.

— В «Европейскую»! — крикнул он водителю. Машина снялась с места. — Мы подвезем вас к гостинице. Не самая лучшая ночь для прогулок.

Я не стал спорить. Если ночь в самом деле не подходит для прогулок, кому, как не Стоку, знать об этом.

В составе Советского Союза было пятнадцать республик. В каждой из них — своя коренная национальность, свои экономика, флаг, свои Верховный Совет и кабинет министров, а также, что самое важное, они располагались между тем пространством, которое называется Россией, и всем остальным миром. В состав трех прибалтийских республик входили Эстония, Литва и Латвия. Они тесно прижались друг к другу, и их омывали воды Балтийского моря, как Швецию и Финляндию.

392-й рейс «Аэрофлота» доставил меня из Ленинграда в Ригу. Самолет стартовал в два пятьдесят. Его заполнили люди в тяжелых зимних пальто и меховых шапках, которые постоянно советовались, стоит ли оставлять верхнюю одежду в небольшом гардеробе у кабины пилотов. С нумерацией мест произошла небольшая неразбериха: на мое место претендовали еще две женщины, которые держали на руках свои пальто, а у одной из них был плачущий ребенок. С нами разобралась удивительно красивая стюардесса, которая успокоила страсти и попросила товарищей не курить.

Пропустив под крылом завод «Электросила», самолет оставил за собой дымные пригороды Ленинграда. Их каменные дома уступили место большим бревенчатым избам, которые встречались все реже и реже, пока до самого горизонта не распростерлись замерзшие болота. Морозы погрузили землю в сон, и снег покрывал ее подобно грязному рваному савану. С правого борта медленно проплывало озеро Пейпус, или Ладожское, на льду которого состоялась великая битва Александра Невского с рыцарями Тевтонского ордена, пробивавшимися на восток. И конные рыцари в тяжелом вооружении вместе с лошадьми, проломив лед, ушли в глубокую черную воду.

Стюардесса в аккуратном мундирчике — скорее всего, западного покроя — раздала целлофановые пакетики для авторучек и пластиковые стаканчики с лимонадом. Я улыбнулся ей, и она вручила мне экземпляр «Правды». Местность под нами состояла из россыпи огромных бело-коричневых пятен. Над Рижским заливом мы начали снижение, нацеливаясь на военный аэродром. Два пассажира передо мной узнали свой дом и приглашали меня взглянуть на него. Мы кивали друг другу, улыбались и показывали вниз, где, сорвавшись со взлетной дорожки, стремительно поднялся в небо двухместный истребитель.