Уильям Питер Макгиверн - Одинокий мститель. Убийство в госдепартаменте.

На губах Ларри заиграла легкая улыбка:

— Знаю. Он шатается по всему городу, выспрашивает. Но у него ничего не выйдет.

— Ты уверен?

— Парень, который её сделал, умер. У него была чахотка. Когда я узнал, чем интересуется Бэньон, я позвонил ему, хотел передать, чтобы он убрался из города. Люди, у которых он жил, сказали, что он при смерти и его сейчас увезут в больницу. — Ларри усмехнулся. — Спустя пару часов я позвонил в больницу, мне ответили, что он сыграл в ящик.

— Тогда легче, — сказал Лагана. — Поймите оба — до выборов никакой самодеятельности. Не дай Бог, чтобы газеты снова подняли крик. Пусть дело Бэньона будет единственным исключением. До тебя дошло, Макс?

Согласно кивнув, Стоун сделал очередной глоток.

Лагана застегнул пальто и взглянул на часы:

— Мне пора.

— Я хотел поговорить с тобой об одном деле, — сказал Ларри.

— Да?

Ларри рассказал о моряке, с которым встретился, о его контактах в Италии и о том, что моряк сумел провезти три фунта героина.

— Товар первосортный, реализовать можно хоть завтра, — продолжал он, не в силах скрыть возбуждения.

Лагана молча смотрел на него своими безжизненными глазами.

— Похоже, ты с каждым днем глупеешь, — с угрозой в голосе сказал наконец он. — В этом городе не будет ни унции наркоты — вбей себе в голову. — Он нервно ходил по комнате. — Я не собираюсь обсуждать этот вопрос, а тебе не буду повторять дважды. Я всегда предупреждаю один раз. Понятно?

— Понятно, понятно, — торопливо сказал Ларри, проглатывая слюну.

Согласно кивая головой, Стоун продолжал потягивать виски. Что ж, теперь это напоминало добрые старые времена. Босс был крутым, как прежде, контролировал ситуацию.

Нахмурившись, Лагана перевел взгляд с Ларри на Стоуна:

— Всё в жизни меняется. Не видит перемен только тот, у кого нет глаз. Мы всем надоели. Слишком долго мы заправляли городскими делами. Наркота, проституция, азартные игры, рычаги политической машины — всё было в наших руках. Но если на выборах наши друзья провалятся, с новыми людьми нам придется туго. Боюсь, как бы нам снова не встретиться с Крэнстоном.

— Крэнстон? — Ларри презрительно пожал плечами. — Это ископаемое? Что в нем страшного?

— Старик — источник всех наших неприятностей, — сказал Лагана. — Если ты как следует это усвоишь, попадешь в тюрьму позднее. — С сомнением посмотрев на Ларри, он покачал головой: — До тебя не доходит простая истина, что нельзя зарываться. Расскажу вам одну присказку, будто вы детишки в школе. Постарайтесь понять. Так вот, жил в Нью-Йорке один человек, возглавлявший городской профсоюз. А в том союзе половина членов были уголовниками. Человек этот был моим другом, а дело происходило в двадцать пятом году. В те времена глава большого профсоюза в Нью-Йорке был ничуть не ниже кандидата в сенаторы от демократов, скажем, в Алабаме. По своему политическому статусу, естественно. Мой друг Пит был большим человеком среди местных политиканов. Его парни составляли ядро самого крутого профсоюза, который когда-либо существовал в Штатах, и дышали они только по команде Пита. Когда он приходил в ресторан, у его стола выстраивались навытяжку мэтр и пятеро официантов. Ни один клиент не смел требовать, чтобы его обслужили, пока не был удовлетворен Пит. — Сунув в рот сигарету, Лагана повернул голову, и Гордон услужливо поднес ему спичку. — Благодарю. Так вот, однажды вечером Пита пригласили на пьянку, и вдруг он увидел, что какого-то ублюдка на другом конце зала обслуживают на таком же высочайшем уровне. Это подействовало Питу на нервы. Он вызвал мэтра и поинтересовался, что там за тип. «Бриллиантовая Нога, наш дорогой клиент», — ответил тот.

Тебе что-нибудь говорит эта кличка? — обратился Лагана к Ларри.

— Конечно, — ответил тот, раздраженный иронией босса. — И что дальше?

— Пит подошел к его столику. «Мне передали, что ты — Бриллиантовая Нога», — сказал он. Тот поднял на него глаза и спросил: «Ну и что из того?» Пит любил одеваться шикарно, и на резинках для носков у него были зажимы с бриллиантами. Он поставил ногу на столик, закатал штанину и сказал: «Если ты такой крутой, сбей вот этот камушек из своей пушки». Бриллиантовая Нога выхватил свой тридцать восьмой и продырявил Питу левую ногу. «А теперь, — говорит, — исчезни, пока не получил девять граммов в лоб». — Лагана улыбнулся: — Вот и вся история.

— А что все-таки было дальше? — поинтересовался Ларри.

— Ничего, абсолютно ничего. Пита унесли, а Бриллиантовая Нога продолжил свой ужин. В Нью-Йорке он занимал положение повыше, чем босс самого большого и самого крутого профсоюза. Пит перегнул палку. Фараонам всё было известно, но они предпочли смотреть в другую сторону. Такой же вес был и у нас, но эти времена, Ларри, минули, прошли навсегда. Теперь нам надо думать о респектабельности. Ты понял, что я имел в виду?

— Понял, босс, — небрежно ответил Ларри.

Лагана внимательно оглядывал Ларри своими бесстрастными, похожими на стеклянные бусинки глазами.

— Скажи спасибо, что сейчас не двадцатые годы. Идем, Гордон, мы опаздываем. — Кивнув Стоуну, он вышел.

Услышав звук спускавшегося лифта, Ларри передернул плечами и подлил себе виски.

Стоун потер лысину. Настроение у него внезапно улучшилось.

— Черт побери, как я проголодался!

X

Бэньон выехал из Честера под проливным дождем. Остановив машину возле конторы букмекера, он узнал у него домашний адрес Ларри Смита. Потом в ближайшей аптеке нашел в справочнике номер его телефона и позвонил. Ответа не последовало.

Это устраивало Бэньона. Подъехав к красивому многоэтажному дому, в котором обитал Ларри, Бэньон поставил машину на противоположной стороне улицы. Закурив, он приготовился к ожиданию. Рано или поздно Ларри явится.

Из квартиры Стоуна Ларри ушел в девять тридцать — озлобленный и раздраженный. Макс и Лагана считают, что умнее их нет только потому, что они занимались рэкетом ещё в двадцатые годы. Тогда, если верить им, человека могли пристрелить только за то, что он невежливо разговаривал с главарем банды. Всё это чушь. «Тоже мне, герои, — с издевкой подумал он. — Из-за дешевого фараона Бэньона и старой бабы Крэнстона у них поджилки трясутся».

Внезапно он вспомнил, какими глазами смотрел на него Лагана, — странные пустые, мертвые глаза. «Что ж, наверное, старику требуются очки, — криво усмехаясь, подумал он. — Такие глаза я видел разве что у покойников. Точно, у жмуриков».

Судорожно дернувшись, Ларри забрался в машину, не обращая внимания на протянутую за чаевыми руку швейцара. Что они ему, глаза старика Лаганы? Глаза как глаза. И всё же обмануть, успокоить себя ему не удавалось. Его мысли вновь и вновь возвращались к Лагане, и он знал, что основания для беспокойства у него есть. Ларри боялся смерти — не своего физического конца, а того, что будем потом. Человек куда-то перемещается — вниз, вверх, может, в космическое пространство, а тело остается — бесполезное, никому не нужное, холодное, окоченевшее. Ларри был воспитан в канонах католицизма, он страшился умереть, потому что отказался от церкви и знал, что понесет за это суровое наказание. Но если таинственная неизбежная вера и ужасала его, то учение атеистов пугало ещё сильнее. Исчезнуть навсегда, внезапно и бесследно, было страшнее всего.