Ричард Деминг - Молчание желтого песка. Смерть толкача

— А вы просто думайте обо мне, милые, не обращая внимания на то, как это трудно, сказала Джилли. Хм, что это ты ешь, Линор? Я такого не видела. Можно попробовать? М-м-м… Креветки и потрясающий острый соус! В каком смысле тебе трудно думать обо мне, Линор, милая?

Миссис Оглби явно не знала, как ответить Джилли, и я решил прийти ей на помощь:

— Миссис Оглби пыталась вспомнить, когда вы с сэром Генри поженились.

— Правда, дорогая? Должна тебе признаться, что тоже не очень отчетливо помню. Это было до или после шумихи, поднятой по поводу испанской армады?

— Не говори глупостей! Я всего лишь…

— Ты всего лишь Линор, что и является твоей главной проблемой, не так ли? Знаешь, Трэвис, я вышла замуж за Генри очень, очень давно. По правде говоря, мне тогда было всего три года, и большинство людей в церкви думали, что это поздние крестины. Поговаривали, что у нас нездоровые отношения, но к тому времени, когда мне исполнилось четырнадцать, то есть одиннадцать лет спустя я выглядела на двадцать, и все согласились, что получилось не так уж плохо. Линор, ты, кажется, уже всё доела. Пойдем, дорогая, покажешь мне, где ты нашла тех замечательных креветок.

— Ну, если там что-нибудь и осталось, оно наверня…

— Линор!

— Да-да, конечно. Я с удовольствием тебе покажу, дорогая Джиллиан.

— Я знала, что ты будешь счастлива сделать для меня что-нибудь хорошее, Линор.

И они ушли, весело болтая и улыбаясь. Настоящие добрые старые подруги.

Через двадцать минут, когда я отошел от бара, держа в руке бокал с коктейлем, ко мне подлетела Джилли и потащила в темный уголок:

— Трэвис, если ты на самом деле умный и понимающий мужчина, то у тебя наверняка есть с собой зубная щетка.

— А я думал, что твоя вечеринка продлится не меньше восьми часов.

— Имей хоть каплю сострадания, милый. Спастись от этого можно только одним способом — ты меня отвлечешь.

— Я могу уйти, а потом вернуться, понимаешь? Как будто тебя вызвали к телефону.

— Неужели твоя романтическая душа и гордость уязвлены тем, что я считаю занятие любовью лекарством? Ведь всем известно, что это ужасно приятно. Пожалуйста, останься, дорогой. Будь рядом. Улыбайся, словно кот, которому удалось добраться до огромной банки со сметаной, и скоро мы от них избавимся, пропев на прощание массу сладких слов.

— И дадим Линор пищу для размышлений?

— Для размышлений? Да эта ядовитая сучка никогда ни о чём не думает. Она злословит, потому что не может утолить свой зверский голод никаким другим способом. Она сгорает в огне, милый, и ненавидит, ненавидит, ненавидит… Бедняжка. Улыбнись, дорогой. Я тебя ужасно хочу.

III

Я засыпал и просыпался, мне было хорошо и уютно, а под днищем яхты тихо плескалась вода, рассказывая разные неправдоподобные истории о том, какими огромными и таинственными могут быть далекие моря. Я прищурился и посмотрел на светящиеся часы, висящие над кроватью Джиллиан — 4: 06 каким-то таинственным образом превратились в 4: 07. В каюте горел всего один светильник — розовый шар из матового стекла размером с дыню, стоящий возле своего двойника — отражения в зеркале туалетного столика.

В каюте было тепло, но не слишком, и на нашей коже блестела розовая роса — мы лежали обнявшись, усталые и удовлетворенные, на простынях, разрисованных зелеными виноградными листьями и желтыми цветами.

Я медленно провел указательным пальцем по бархатным изгибам и оврагам страны по имени Джилли, потом осторожно, едва касаясь кожи ногтями, стал рисовать маленькие, с монетку, кружочки, которые постепенно всё увеличивались и увеличивались в диаметре. Через некоторое время она пошевелилась и, фыркнув, словно маленькая лошадка, глубоко вздохнула:

— Меня кто-то звал?

— Телепатия чистой воды…

Она подняла голову, откинула с лица волосы и посмотрела на часы:

— Господи! Какой сейчас год? Только не говори мне. — Она вытащила руку из-под моей шеи и села, потом обеими руками пригладила волосы, широко зевнула, потрясла головой, подобрала под себя ноги и улыбнулась мне: — Ты давно проснулся, Трэвис?

— Я просыпался и засыпал снова.

— О чем ты думал?

Я устроился поудобнее на подушках:

— Дай-ка подумать. А, мне было страшно интересно, как ты умудряешься застилать эту кровать. Она словно сделана специально, чтобы место в каюте не пропадало зря и…

— На ножках внизу есть маленькие рычажки, когда их нажимаешь, кровать отодвигается. Тебе приходят в голову самые необычные мысли.

— А потом я услышал шум мотора и подумал, что это может быть — трюмная помпа, или кондиционер, или…

— Ты нарочно говоришь о разных скучных вещах. А о том, что я тебе сказала, ты думал?

— Возможно. Немного. Почему именно я?

— Если бы можно было понять, почему нам нравится именно этот человек, а не другой, мы разгадали бы одну из самых сложных загадок вселенной. Наверное, из-за того, что произошло четыре года назад. Мне кажется, всё началось именно тогда.

Один приятель моего приятеля рассказал обо мне сэру Генри Брент-Арчеру. Речь шла о вымогательстве.

Я отправился к ним и провел три недели в их огромном и очень красивом доме. Мне удалось найти управу на двуногую акулу, подпилить острые зубы и отправить её подальше от тех мест. Все время, что я там жил, я ощущал присутствие соблазнительной и очень чувственной жены сэра Генри — уж она об этом позаботилась.

— Потому что тогда я не допустил этого?

Неужели тогда я показалась тебе совсем непривлекательной, дорогой?

— Не ты. Ситуация. Мне нравился сэр Генри. У меня были перед ним определенные обязательства — как-никак гостил в его доме. И хозяину вовсе необязательно вешать специальные правила в комнате для гостей: мол, собак ногами не пинать, лошадей не загонять, слуг не подкупать, хозяйский дневник не читать, не красть столовое серебро, не пользоваться его зубной щеткой и его женой. Когда я въехал в ваш дом, я взял на себя эти обязательства.

Она усмехнулась:

— Знаешь, а ведь это был единственный раз за всё время моего замужества, когда я попыталась завести роман на стороне. Ты мне не веришь?

— У меня нет никаких оснований тебе не верить.

— Я была благодарна сэру Генри за то, что он очень вовремя появился в моей жизни. Моя ужасная семья начала разваливаться, а благодаря ему я смогла спасти своих близких, так что я ухватилась за него. У нас с самого начала были вполне достойные отношения, потом они стали ещё лучше, а после того, как сэра Генри похоронили, я и вовсе нежно полюбила его. Так или иначе, той ночью я лежала и слушала, как стучит мое сердце. Потом встала, надушилась своими любимыми духами, надела полупрозрачный пеньюар и, как вор, пробралась в твою постель. И тут я почувствовала, как меня берут на руки, выносят в холл, опускают на пол и дают увесистого шлепка по едва прикрытому заду. Я не знала, плакать или смеяться. На всякий случай я сделала и то и другое.