Александра Стрельникова - Танцы минус [СИ]

Почему-то именно это доканывает меня. Слезы начинают течь сразу, потоком, словно кран включили. Да что же это такое?! Ну почему все так? За что?! Я ведь ничего…

Реву. Опускаюсь на траву и реву, размазывая по лицу слезы и кровь из рассеченной брови. Течет, кстати, будь здоров. Но как подумаю, чтобы в таком виде показаться в доме, перед лицом всей честной компании, так хоть вешайся прямо сейчас. Звонит телефон. Отвечаю не глядя.

— Да, пап.

— Я все испортил?

— Ты лишь расставил точки над «ё» пожирнее.

— Ревешь?

— Реву.

— Спеть?

— Спой.

Смеюсь.

— Еще хочешь?

— Нет. Хватит уж.

— Маш. Я тебя люблю. Ты моя самая красивая, самая умная, самая смелая и вообще самая лучшая в мире девочка. Я приеду так скоро, как только смогу, и пробуду с тобой столько, сколько будет нужно. А то так поехали со мной. Все в нашем передвижном дурдоме будут тебе рады, ты же знаешь…

— Спасибо, пап.

— И не реви. Не стоит он того.

— Не буду.

— Ну все, пока. Держи хвост морковкой. Мне тут, кстати, один мужик сказал, что морковь здорово от поноса помогает…

— Только не рассказывай мне каким способом…

Ржет и отключается. Ну что за человек?

Кровь течь не перестает. Блузка все равно испорчена окончательно, так что беречь ее смысла никакого. Натягиваю на кисть рукав и принимаюсь с его помощью вытирать лицо, периодически промакивая сочащуюся кровью бровь. Потом вдруг начинаю дико злится. Это что ж получается? Я тут сижу и размазываю по морде сопли и кровищу, стесняясь в таком виде показаться людям? А почему, собственно, стесняюсь? Егора своего ненаглядного в неудобное положение поставить боюсь? Да пропади он!

Встаю. Опа! Меня даже как-то покачивает. Ну да ничего. В дом захожу через ту же дверь, в которой скрылся некоторое время назад Егор. Ту, что ведет с террасы прямо в гостиную. И, естественно, произвожу фурор. Юная итальянка взвизгивает. Ксения, прикрывает ладонью рот, чтобы не уподобиться Марии-Терезе. Приходченко и Федор одновременно вскакивают на ноги. Сергей, который в этот момент возится на кухне, роняет стакан. Все. Зрителей больше нет. Егор куда-то пропал…

— Ксень, теперь мне надо бинтику. И перекиси, наверно.

— Ты?.. С тобой что?..

— Травма на производстве.

Улыбаюсь криво. Губы вновь начинают дрожать, и я кидаюсь бежать в сторону туалета. Ксюха за мной.

— Машка!.. Вы же вроде с Егором ушли… Это что? Он тебя?!!

— Случайно…

— Маш! Ты серьезно? Егор? Я не верю. Как это вышло?

— Сказала, что ухожу… Он разозлится, телефоном в меня кинул. Ну и вот… Попал неудачно… Ерунда, конечно. Просто бровь всегда очень сильно кровит.

— Да какая ерунда! Тут зашивать придется.

— Не придется, Ксень. На мне заживает, как на собаке. Точно говорю — ерунда. Сейчас просто кровь бы остановить, а то я и так уже вся перепачкалась.

Дверь за нашими спинами распахивается с треском. Приходченко как котенка за шкирку волочет моего мужа.

— А это что по-твоему, твою мать?!

Обозленный до крайности Егор только косит дурным глазом. Никакого сочувствия ко мне он сейчас не испытывает и испытывать не собирается. Зря полковник его приволок. Да и я видеть его сейчас не могу совсем. Просто не могу и все тут! Егор что-то возмущенно ревет и вырывается, Приходченко матерится так, что уши вянут, Ксения пытается их успокоить… Шум, гвалт. Не могу. Не могу!

— Заткнитесь все!

Ору так, что даже уши у самой закладывает. Повисает мгновенная и оттого совершенно оглушительная тишина.

— И убирайтесь! Убирайтесь, слышите? Оставьте меня в покое, Христа ради!

Приходченко выпускает ворот одежды Егора, тот с независимым видом поправляет его. Затем оба наконец-то уходят. Отворачиваюсь и стою, упершись руками в край раковины. Красные тяжелые капли падают в нее одна за другой. Кап… Кап… Кап… Смотрю на них и мне все больше хочется совершить что-нибудь буйное. Что-нибудь, о чем потом будет стыдно вспоминать. То, что в подростковом возрасте у меня неизменно заканчивалось приводом в милицию. Меня аж трясет от переполняющих эмоций. Будь я у себя дома, хоть посуду бы побила, а так… Зажмуриваюсь и тихо рычу сквозь стиснутые зубы.

Дрожащая рука Ксюхи ложится мне на плечо. Не ушла…

— Маш! Маш, давай хоть перекисью действительно… А еще лучше пойдем в тот дом. Там никто мешаться не будет.

Киваю, сдерживая себя из последних сил. Она дает мне мокрое полотенце, и я прикладываю его к разбитой брови. Идем. Но на улице сталкиваемся с нашими мужиками, которые, видно, вышли из дома следом за отбывающим Егором. Еще из-за калитки слышу сдержанный голос Серджо.

— Как бы то ни было, Егор, бить жену… Это…

— Да не бил я ее! Не знаю уж, что она вам наплела… Это все ее чертов папаша. Найду эту скотину и так отделаю! Старый пидор! Урод недоделанный!

Все, планка падает. Черное неуправляемое бешенство охватывает меня, словно пожар. Стряхиваю с себя как котенка Ксюху, которая вообще-то выше и здоровее меня, и вырываюсь на стратегически простор. Видок у меня, наверно, еще тот — когда-то белая блузка вся в крови, физиономия — тоже, волосы всклокочены, в глазах безумие. Ему бы бежать без оглядки, но муж мой совершает ту самую основную ошибку, в капкан которой попадают поначалу все: он не воспринимает меня всерьез.

Драться я училась на улице, так что всяких там джентльменских правил боя не знаю. В дворовой драке главное что? Главное постараться вырубить противника как можно скорее, а значит в ход сразу идут самые подлые приемы. Поэтому сначала я двигаю ему по яйцам, а когда он скрючивается, с огромным удовольствием впечатываю колено в его такое совершенное и все еще (черт побери!) такое любимое лицо. Он падает. Но как следует попинать его по ребрам мне не дают. Кто-то захватывает меня локтем за шею и даже немножко придушивает для того, чтобы охладить. Пытаюсь брыкаться, но бесполезно. А потом слышу возле уха голос Федьки. Причем по-моему он изо всех сил сдерживает смех:

— Машуха! Ай! Черт! Уймись! Вот, блин! Все, хватит, хватит, царапучка. Что вот я теперь своей жене-то про такие украшения скажу? Ну все, все. Оставь его в покое. Ему хватит, я думаю. Ты ж вроде разводиться собралась, а не вдовой становиться.

Он еще что-то гудит успокоительно, и я действительно постепенно прихожу в себя. Давненько меня так не накрывало.

— Все, Федь, спасибо. Я… Я в порядке.

Отпускает неуверенно.

— Ну ты псих, Машка!

Бешенство схлынуло, осталась пустота. Теперь уже точно никаких шансов помириться. Ни один мужик не простит такого… Тем более такой, как Егор. Еще бы! Быть избитым на глазах у других мужиков и кем?!! Бабой! Смотрю, как он ковыряется на асфальте. Встает с трудом, оставляя, как и я, кровавые капли на дороге. Только у него разбит нос. Потом ни на кого не глядя, молча садится в машину, заводит ее с каким-то надрывным визгом и срывается с места. Был муж. И не стало…