Александра Стрельникова - Танцы минус [СИ]

— Я пыталась дозвониться до него, Ксень, несколько раз. Как раз, когда папа умер… Сообщить, и, если честно, деньги были очень нужны…

— И что?

— Трубку не взял… И не перезвонил потом.

— На что ж ты тогда отца-то хоронила?..

— Люди помогли… Яблонский, папины коллеги из цирка…

Молчит. Сказать тут действительно нечего. Жду, что Егор хоть теперь-то позвонит. Наверняка ведь ему все последние новости сообщили. И не по разу. Но — нет. Зато звонит Иван.

— Как у тебя дела, Маш? Все нормально прошло?

— Да. Спасибо.

— Маш, я так и не понял, что тогда…

— Иван, мне сейчас не с руки. Я уже в поезде, скоро приеду, тогда и поговорим…

Молчит. Явно хочет еще что-то сказать, но сдерживает себя.

— Ладно. Тебя встретить на вокзале?

— Не стоит.

На Валдае дождь. Темно, сыро, холодно… Зря я отказалась от того, чтобы меня встретили… В гостиницу добираюсь мокрая и злая как черт. Хочу в горячий душ и чтобы напор посильнее. Да… Хорошо… Барабанит по макушке так, что собственных мыслей не слышно. К тому и стремлюсь… А теперь — в кровать. Досыпать. Ехать на Валдай поездом — не самая удобная вещь. Приезжает в час ночи, пока до гостиницы доберешься — уже самая ее середка.

Натурные съемки нашего кинофильма подходят к концу. Цирк, в котором всю жизнь проработал отец, и в котором выросла я, тоже скоро свернет свой шатер и двинется дальше по стране… Нужно что-то предпринять до этого. Нужно любым способом найти хоть какие-то зацепки, какие-то реальные доказательства, чтобы Приходченко и следаки из спец-группы могли начать действовать в открытую. Но пока что единственным очевидным шагом остается разговор с Яблонским. С папой я ведь поговорить так и не успела…

Кто, интересно, пришел тогда к нему в номер, когда мы болтали по телефону в последний раз? Он тогда простился со мной достаточно торопливо, что для него было совсем не характерно. А я не обратила на это должного внимания потому, что над душой у меня стоял чертов Яблонский! Все тот же чертов Яблонский!

А может не ждать до утра? Может пойти к Ивану прямо сейчас? Его номер на моем же этаже, совсем неподалеку. По балконам я доберусь до него незамеченной и в два счета… Встаю, натягиваю джинсы и футболку. На ноги — кроссовки. Что еще мне понадобится? В ванной комнате отрезаю и сматываю в маленький клубочек привязанный на специально приделанные шурупчики кем-то хозяйственным синтетический шпагат. Диалектика жизни. Кто-то на нем белье сушил, а я им своего режиссера связывать собираюсь…

Пожалуй, все. Остальное для допроса с пристрастием у него в номере найдется — ножницы, бритва… Или просто целлофановый пакет, чтобы натянуть его на его дурацкую башку! Собираюсь с духом. Я сделаю это. Должна и сделаю.

Когда выхожу на свой балкон, вижу, что окно его номера освещено. Неудачно… Отложить? А вдруг он там с кем-то, кто окажется мне до крайности интересен? Вдруг что-то удастся подслушать?

Решено. Лезу. Осторожненько заглядываю в окно и понимаю, что как раз подслушать какой-то важный разговор мне удастся вряд ли. В первую очередь потому, что у одного из «собеседников» рот занят. Оксана играет с членом Яблонского как сытая кошка с мышкой. То притронется кончиком языка, то мягко проведет губами вдоль, то сожмет, то выпустит. Яблонский (Ёблонский чертов!) лежит на спине, закинув руки за голову на высоко взбитые подушки и с ленивой полуулыбкой наблюдает за ее действиями. Не то Ивану сейчас нужно, совсем не то!

Как же плохо эта чертова девица чувствует настроение и внутренний, скрытый ритм человеческих эмоций. Именно поэтому и не могла правильно станцевать… Вот и сейчас ей бы не играть в свою кошачью сексуальность, а просто отдаться страсти. Грубой, подчас некрасивой внешне, но честной. Даже если ее на самом деле нет, сыграть ее, что ли… Актриса она в конце концов, или так, погулять вышла?

Мне вот, кажется, даже играть бы не пришлось. Окажись я на ее месте… И не знай я про Ивана того, что знаю…

Рассматриваю его тело. Надо признать с известной жадностью. Стройный. Ярко выраженных, накачанных бицепсов-трицепсов нет, но и хлипким его не назовешь никак. Плечи широкие, грудь выпуклая. И вся покрытая темными волосами. Не кудрявыми зарослями, вроде тех, про которые одна моя знакомая врачиха — по мужу Саркисян — говорит: «Лежишь, как в мох э ре». Скорее растительность на груди и животе Ивана заставляет вспомнить растиражированный Голливудскими умельцами торс Пирса Броснана. Хорош, зараза. И следит за собой — подмышки выбриты, волосы в паху тоже коротко острижены. Впервые вижу такое… Егор ничем подобным не занимался никогда…

Ну да… О муже это я очень вовремя. Как раз чтобы одернуть себя и перестать глотать слюну, глядя на занятого с Оксаной Яблонского. Куда меня несет? Очень умная идея сменить мужа, который считает всех баб никчемными дурами, на любовника, который, напротив, ценит их так высоко, что трахает всех, кто попадает в его поле зрения. Любовь к такому человеку может принести еще больше боли, чем любовь к кому-то вроде Егора. Может, я скрытая извращенка со склонностью к мазохизму?..

Говорят, что безвыходных положений не бывает. Просто безвыходным мы называем то, выход из которого нам не нравится. Что ж… Может и так. Только в моем случае никуда не годятся сразу два возможных варианта. Всегда, впрочем остается третий: послать куда подальше оба… То есть обоих. Только вот ведь какая незадача — этот выход мне тоже почему-то не нравится…

Впрочем, чего предаваться дурацким размышлениям? Все равно после того, как я поговорю с Иваном и задам все интересующие меня вопросы, он в постельку со мной не захочет больше никогда. Если, конечно, он сам не мазохист — любитель связывания и прочих игр такого рода…

Давя несвоевременный смех убираюсь с его балкона. Последняя мысль, которая посещает меня перед тем, как я все-таки засыпаю, такова: «Интересно, после этих ночных упражнений сцена с танцем в моем исполнении в кино останется или будет вырезана подчистую?..»

Утром, хоть и встаю поздно, но чувствую себя не выспавшейся и злой. Гостиница тиха и пуста. Все уже выдвинулись навстречу трудовым будням. Ресторан на первом этаже, в котором осуществляется прокорм съемочной группы, тоже закрыт. «Опоздала усюду». Вспоминаю эти слова и невольно начинаю улыбаться.

Этой истории уже много-много лет. Собственно, история даже не моя. Но я ее почему-то люблю. Рассказывала ее мне девчонка, с которой я жила в одной комнате в интернате. Это был очередной детский дом, в который меня раз за разом пристраивал тренер. Но в этом я, как ни странно, прижилась. Видимо, атмосфера в этом заведении была другой, отличной от холодной официальной «доброты и заботы» других государственных учреждений по присмотру за безнадзорными детьми.