Эдгар Уоллес - Тайна желтых нарциссов (сборник)

Все изменилось. Стид-Эспри покинул эту цивилизацию и отправился на освоение более древней, в Индию. Джибиди погиб: в 1941 году он сел на поезд в Лилле в компании своей радистки, родом из Бельгии, и больше о них никто ничего не слышал. Филдинг тоже был не в счет — обвенчан на своей новой диссертации о Роланде. Остался только Мэстон, карьерист Мэстон, рекрут военного времени, советник министра по вопросам разведки и контрразведки, «первейший кандидат», как его окрестил когда-то Джибиди. Появление НАТО, отчаянные попытки, предпринятые американцами, изменили саму сущность работы Сикрет Сервис. Ушли в прошлое времена Стида-Эспри, когда, нравилось тебе это или нет, но приказы ты получал у него в комнатах или в клубе за рюмкой доброго старого портвейна. На смену вдохновенной любительской работе горстки высококвалифицированных и плохо оплачиваемых людей пришла другая эффективность, бюрократическая. Главным стало искусство интриги в большом правительственном департаменте, созданном не без активного участия опять же того самого Мэстона, с его дорогами и прекрасно сшитыми костюмами и дворянским титулом, с его живописной седой шевелюрой и серебристыми галстуками. Он оказался здесь как никто на месте, этот Мэстон, помнивший день рождения своей секретарши и о манерах которого ходили легенды среди дам министерской приемной. С вежливыми извинениями расширяя границы своей империи и с нескрываемым сожалением перебираясь во все более роскошные кабинеты, Мэстон устраивал у себя в Хенли роскошные приемы и не упускал случая поднять собственный авторитет за счет успехов своих подчиненных.

Его подсунули во время войны, профессионального бюрократа из цивильного департамента, человека, призванного работать с бумагами и совмещать красоту своих секретарш с громоздкой бюрократической машиной. Великим мира сего больше импонировал тип человека, им знакомый, который из любого цвета был в состоянии произвести только один — серый, человека, который знал, кто его хозяин, и с которым не стыдно было подниматься по служебной лестнице. А это он здорово умел делать! Им нравилась его робость, когда он извинялся за ту компанию, с которой ему приходится водиться на работе, нравилась и его неискренность, когда он защищал своих подчиненных, его гибкость в формулировках каких-либо обязательств. Но он никогда не отказывался от преимуществ, которые заключает в себе сфера деятельности плаща и кинжала, но только на свой манер: перед своими хозяевами он надевал плащ, а кинжал предоставлял вынимать своим подчиненным. Номинально Мэстон не являлся главой Сервис — он всего лишь советник министра по вопросам разведки и контрразведки и, как его раз и навсегда окрестил Стид-Эспри, Главный Евнух.

Это был совершенно новый для Смайли мир: ярко освещенные коридоры, ловкие и пронырливые люди. Он чувствовал себя скучным и старомодным, вспоминая с тоской ветхий дом с террасой, где все это зарождалось когда-то. Этот дискомфорт плачевно отражался и на его внешности: Смайли чаще горбился и больше, чем когда-либо, напоминал лягушку. Он часто моргал и получил прозвище «Крот». Но его молоденькая секретарша обожала своего шефа и говорила о нем не иначе как «мой милый плюшевый мишка».

Он был уже слишком стар, чтобы отправить его на агентурную работу за рубеж, и Мэстон высказался вполне определенно: «Знаете, старина, хотите вы этого или нет, но после того, как вы пошарили во время войны по Европе, вам там больше нечего делать, так что сидите, дорогуша, дома и поддерживайте огонь в камине».

Все это должно в какой-то степени помочь читателю понять то обстоятельство, что в два часа ночи в среду, 4 января, Джордж Смайли находился на заднем сиденье лондонского такси, направляясь к Кембридж Серкус.

В такси он чувствовал себя в безопасности. В безопасности и в тепле. Тепло было, правда, контрабандное, домашнее. Смайли захватил его из постели и теперь стремился тайно провезти через промозглую январскую ночь. Ну, а чувство безопасности возникало из-за ощущения нереальности происходящего. Ему казалось, что это не он, а его привидение катится в ночной час по улицам Лондона и наблюдает за несчастными искателями удовольствий, торопливо спешащими под своими зонтиками, подглядывает и за проститутками, обернутыми в полиэтилен, как подарки. Это не он, а его привидение выбралось из глубокого колодца сна и прекратило резкий трезвон телефона на столике у кровати…

«Почему это, — подумалось ему, — Лондон теряет ночью свое лицо, свою индивидуальность?» Смайли плотнее запахнул свое пальто и попытался припомнить еще хотя бы один такой же — от Лос-Анджелеса и до Берна — город, который бы по ночам так же безропотно становился совершенно безликим.

Кэб завернул на Кембридж Серкус, и Смайли вдруг рывком принял сидячее положение. Он вспомнил о звонке дежурного офицера, и грубая действительность сразу прогнала остатки сна. Смайли мысленно прокрутил весь их разговор, от слова и до слова — он давно воспитал в себе эту способность.

— Смайли, говорит дежурный офицер. Сейчас на проводе будет советник…

— Смайли, говорит Мэстон. В понедельник вы проводили беседу с Сэмюэлом Артуром Феннаном из Форин Оффис [19] Форин Оффис (Ф.О.) — Министерство иностранных дел. ? Верно?

— Да… да, проводил.

— Напомните суть дела. Чем была вызвана необходимость беседы?

— На Феннана пришла анонимка о его членстве в компартии еще во время учебы в Оксфорде. Беседа в таких случаях — обычная формальность. Разрешение на нее было дано начальником службы безопасности департамента.

«По идее Феннан не должен был бы жаловаться на меня, — думал Смайли. — Он знал, что я на его стороне и выскажусь в его пользу. Там не было ничего предосудительного, ничего».

— Скажите, Смайли, может быть, вы на него излишне наседали, угрожали чем-нибудь? Был ли он настроен к вам враждебно?

«Господи, да он, кажется, чем-то напуган. Феннан, видимо, весь кабинет министров на нас натравил».

— Нет, это была весьма дружеская беседа. Мне кажется, мы понравились друг другу. Если уж быть до конца честным, я даже некоторым образом превысил свои полномочия.

— В чем именно, Смайли?

— Ну, я довольно прозрачно намекнул, что ему не стоит волноваться.

— Что же вы ему сказали?

— Он был явно не в себе от волнения. И я вынужден был сказать ему, что не стоит переживать так сильно.

— Что же все-таки конкретно вы ему сказали?

— Я сказал, что не вижу здесь состава преступления и мое министерство по существу не имеет ни малейших оснований беспокоить его в дальнейшем.

— И это все, что вы ему сказали?

Смайли на мгновение запнулся: он никогда не слышал, чтобы Мэстон говорил таким тоном, впервые шеф выступал в роли подневольной пешки.