Сью Графтон - «З» - значит злоба

Она сняла туфлю и швырнула в мое заднее стекло. Я слышала мягкий звук столкновения и увидела, как туфля отскочила, когда я прибавила скорость. Длинный ремешок сумки свисал и хлопал по дверце машины. Метров через сто я остановилась, опустила окно и выпихнула сумку. Оставила ее прямо на дороге и поехала домой.

У дома на тротуаре лежали две газеты. Я взяла обе и оставила одну на пороге Генри, перед тем, как зашла в дом. Включила свет и налила себе бокал вина, потом села за кухонный стол и развернула газету. История была во втором разделе и тон был странным. Я ожидала сказочную версию жизни Гая, его удаление от семьи и последующуюдуховную трансформацию. Вместо этого Джефф Катценбах склепал вместе, в душераздирающих деталях, список всех грехов юности Гая: бесчисленные случаи неосторожного вождения, вандализм, неподобающее поведение в нетрезвом виде и оскорбление действием. Некоторые обвинения относились к временам его несовершеннолетия и должны были быть отменены или храниться в суде под замком. Откуда Катценбах взял эту информацию? Что-то из нее, конечно, было в публичном доступе, но меня интересовало, откуда он знал, где искать.

Конечно, он получил подсказку в намеке Макса Аутвэйта на неприятные ситуации, в которые попадал Гай. Я с беспокойством подумала о газетных вырезках, которые хранил Бадер Малек. Не мог ли Джефф каким-то образом их увидеть?

Это была уже вторая утечка информации. Первой был сам факт возвращения Гая, второй — эта детализованная криминальная история. Я заметила, что Катценбах излагает свои разоблачения в типичной журналистской манере. Слово «подозрение» употребляется шесть раз, вместе с конфеденциальными источниками, людьми, близкими к семье, бывшими знакомыми и друзьями Малеков, которые хотели остаться анонимными. Вместо того, чтобы радоваться удаче Гая, публика будет возмущена его неожиданным богатством. Читая между строк, можно сказать, что Катценбах считает Гая Малека мошенником, который не заслуживает ничего хорошего. Каким-то образом, его теперешняя связь с церковью выглядит эгоистичной и неискренней, удобное убежище для преступника, который надеется выставить себя хорошим в глазах правосудия.

На ужин я сделала себе сэндвич с вареным яйцом, с большим количеством майонеза и соли, и устроилась за столом, дочитывая газету. Наверное я увлеклась больше, чем думала, потому что, когда зазвонил телефон, я с перепугу уронила сэндвич. Схватила трубку, сердце колотилось, будто над ухом выстрелили из пистолета. Если это окажется репортер, сразу отключусь.

— Да.

— Эй.

— О, черт. Гай, это ты? Ты напугал меня до смерти. — Я наклонилась и подобрала остатки сэндвича, запихнув в рот корочку и облизывая пальцы. На полу остался майонез, но займусь им позже.

— Да, это я. Как дела? Я пытался недавно позвонить, но, наверное, тебя не было.

— Слава богу, ты позвонил. Я только что была у вашего дома, но никто не ответил на звонок. Что происходит?

— Мы только что закончили обедать. Ты видела новости?

— У меня газета перед носом.

— Не очень хорошо, да?

— Не так уж плохо, — сказала я, надеясь подбодрить его. — Похоже, кто-то уделяет тебе пристальное внимание.

— Я тоже так думаю.

— С тобой все в порядке? Питер звонил днем. Он пытался дозвониться до тебя, но попадал на автоответчик. Ты получил его сообщение?

— Нет, но как я мог? Все здесь злятся на меня. Они думают, что это я проинформировал газету, старался привлечь внимание. Тут планируется собрание, когда вернется Донован. Он будет занят до девяти. От этой задержки мне тошно. Напоминает старые времена: «Погоди, вот папа придет домой и выдаст тебе по полной».

Я улыбнулась. — Хочешь, я тебя заберу? Я могу приехать через пятнадцать минут.

— Да нет, не знаю, чего я хочу. Я бы рад убраться отсюда, но не хочу уезжать при сложившемся положении вещей.

— Почему нет? Хуже не будет. Кто бы ни выдал информацию, он заставил ее выглядеть так плохо, как только возможно. Если бы утечка исходила от тебя, все было бы по-другому.

— Как бы я это сделал? Ты не можешь заставить правду выглядеть по-другому.

— Конечно, можешь. Это называется политикой.

— Да, но я делал все эти вещи. Это просто расплата для меня. Я говорил, что был плохим. По крайней мере, теперь ты знаешь самое плохое.

— Ой, перестань. Мне до этого нет дела. Сейчас я хочу вытащить тебя оттуда.

— Хочешь нанести визит? Я могу сбежать на несколько минут. Джек с Беннетом внизу, а Кристи в офисе, просматривает какие-то старые папины бумаги.

— Конечно. Я приеду. Что мне делать? Позвонить у ворот?

— Нет, не надо. Я встречу тебя на Волф Ран Роуд. Если боковая калитка закрыта, перелезу через стену. Я эксперт по сбеганию из дома. В юности я все время это делал. И так умудрился попасть во все те неприятности.

— Почему бы тебе не захватить свой рюкзак, и я увезу тебя. Отвезу тебя в Марселлу и ты сможешь нанять адвоката, чтобы блюсти с этого времени твои интересы.

— Не искушай меня. Сейчас, все, что мне нужно, это цивилизованный разговор. Остановись в маленькой роще, напротив калитки. Я выйду через пятнадцать минут.

Я потратила несколько минут на наведение порядка в кухне, потом переоделась в джинсы, темную рубашку и кроссовки.

Вечерний воздух казался необычно теплым, но я хотела быть готовой к ночным маневрам, если понадобится. Подъехав к усадьбе Малеков, я быстро развернулась у главных ворот. Теперь там были еще две съемочные группы, и сборище напоминало пикетирование здания тюрьмы. Были включены прожекторы, и мужчина с микрофоном говорил прямо в камеру, делая жесты в сторону дома. Я увидела темноволосую корреспондентку, но она меня не заметила. Кажется, она просила прикурить у бедного, ничего не подозревающего «источника».

Я проехала вдоль стены, свернув налево, на Волф Ран. Заметила калитку, темное пятно на ровной поверхности стены. Я остановилась через дорогу, гравий хрустел под колесами. Выключила мотор и сидела, слушая постукивание горячего металла и бормотание ветра.

На этой части дороги не было фонарей. Высокое вечернее небо было чистым, но луна уменьшилась почти до лучины, слабая серебряная завитушка на звездном небе. Пыль в воздухе была мелкой, как туман. В обтекающем свете дорога была тусклой, светло-серой.

Оштукатуренная стена, окружающая усадьбу Малеков, потеряла свой розовый глянец и простиралась теперь как призрачная, тускло-белая полоса. Июнь и июль были традиционно сухими, и ветра с Санта Аны ассоциировались у меня с концом лета — поздний август, ранний сентябрь, когда опасность пожаров была максимальной. Годами январь был дождливым сезоном, две недели дождей, которые, как мы надеялись, выполнят нашу ежегодную квоту. И вот, пожалуйста, сухой ветер шелестит верхушками деревьев. Наклоны и колыхание веток создавали тихую ночную музыку, сопровождавшуюся постукиванием засохших пальмовых листьев. К утру улицы будут замусорены сухими листьями и маленькими скелетиками сломанных веток.