Аве Бак - Время шаманов

– О, Змея, я проиграл бой до его начала, потому, что смотрел на всё в мире лишь с одной стороны. Отпусти меня и назови мне своё имя!

Вмиг после этих слов я оказался сидящим на ковре возле огромного старца в голубых одеждах, который держал в одной руке плётку, а в другой сочный кусок мяса.

– Я, Тенгри! – Улыбнулся старец. – Это я ждал тебя в образе змеи на твоём пути.

– О, сияющий Тенгри! – Упал я на колени перед старцем. – Прости меня. Никогда больше я не буду жесток и злобен.

– Нет. – Сказал Тенгри. – Я устал управлять и счастьем и горем, и добротой и ненавистью, и светом и тьмой. Теперь ты, понявший мудрость мироустройства, возьмёшь эту плеть и будешь царствовать в подземном мире. Ибо управляющий тёмной силой должен понимать и чувствовать справедливость наказания. В этом равновесие всего. С тех пор я, осознавший меру мыслям и делам, царствую здесь.

Да, Эрлик, твой путь будет чёрным. Но лишь ступая по чёрному пути, ты сможешь однажды послужить светлому делу.

Теперь оставь мне свою жену, ибо она моя жена, потому что всё взятое – есть моя Добыча. Пой, танцуй и прыгай высоко, кара-кам! И когда прыгнешь так высоко, как летает птица, хватайся левой рукой за шестую тапта, а правой за седьмую. Так ты вернёшься в земной мир!

Сказав так, Эрлик-хан лёг на ковёр, а жена-Добыча принялась почёсывать ему пятки, чтобы его сон был сладок.

Молодой тунгус стал петь песнь шамана-птицы, плясать и подпрыгивать. Он прыгал очень высоко, долетая до самой вершины подземного мира, но никак не доставал левой рукой даже шестую тапта.

Тогда Эрлик-хан открыл уже застланные грёзами сна глаза и лениво сказал:

– Ты мешаешь мне спать, шумный кара-кам! Прыгай ещё три раза. И если не уцепишься за тапта, останешься навсегда в моём дворце, будешь чистить и купать четырёх зверей со всех концов света.

Испугался молодой шаман и прыгнул так высоко, что скользнул пальцами по шестой тапта.

Прыгнул во второй раз ещё выше и ударил по шестой тапта ладонью, но не успел ухватиться.

– У тебя остался последний прыжок! – Предупредил его Эрлик-хан и сел на ковре, проявляя любопытство.

И когда кара-кам прыгнул в третий раз у него между ногами, словно конь у всадника, появилась мать-Росомаха и поднесла его к шестой и седьмой тапта. Крепко ухватился Эрлик за ступени восхождения и вырвал своё тело из мира теней.

Очнулся Эрлик, видит у себя над головой два туро и семь тапта, рядом у костра ждёт его возвращения шаман Николай.

– Вернулся из оргиски? – Спрашивает.

– Кажется. – Отвечает Эрлик. – Сколько я пробыл там?

– Семь дней. – Смеётся Николай. – Семь дней и в солнце и в луну ждал я тебя. Не зря спускался?

– Не зря. Теперь известно мне равновесие, которое создаёт подземный мир. Теперь знаю я свою часть в равновесии жизни созерцаемой Тенгри. Теперь ведомо мне, что без моего чёрного пути не будет у других светлой дороги.

– Хорошо. – Говорит шаман Николай. – На этом прекращаю я твоё обучение. Дальше сам пойдёшь.

– Пойду. – Соглашается Эрлик. – Правда, осознал я, что дорога – круг. Откуда вышел – туда вернёшься.

– Да, – улыбается Николай, – дорога – это круг. Но неизвестно никому, когда дорога сложится петлёй и круг замкнётся. Вот ты и отправишься искать своё соединение поступков и слов в священный круг-бубен.

стелина. умершие души. е варево. с тёмным миром брачным рте под ноги поА у Сергея Павловича Монастырёва, у старшего сына гладко жизнь пошла. Всё вышло, как отец планировал. На пятом курсе женился на дочери директора завода, а через время главным комсомольцем Красноярского края стал. Только самые светлые перспективы впереди. Дочь у него родилась, Эллой назвали. Красавица, умница, школу с золотой медалью закончила.

Младший, Илья Павлович, один живет, на протезе прыгает, на большом предприятии главным экономистом работает. Все у него есть – и деньги, и связи, и людское уважение – счастья нет.

Пришло время Эрлику школу заканчивать. Ничего сироте хорошего не светит. Всю жизнь в тайге придется с дядькой Николаем доживать. Постиг он неплохо основы шаманского мастерства, но не признают никогда в нем тунгусы своего учителя.

Решил Николай грех свой искупить. Поехать в Красноярск и найти отца Эрлика. Решил – сделал. Две недели в городе околачивался, пока разузнал, как этого человека найти, где он живет.

Вечером в квартиру одинокого главного экономиста раздался поздний звонок. Илья уже спать стал устраиваться, протез отстегнул, а тут гости нежданные. На костыль оперся и попрыгал к дверям. Открыл – на пороге тунгус стоит.

─ Узнаёшь меня, рыбак? – Спрашивает.

─ Постарел ты, незнакомец, но узнаю. Проходи!

Вошёл, сели.

─ Что нужно тебе? – Говорит Илья.

─ И много нужно и мало.

─ Это как понимать?

─ А так понимай, что расскажу тебе много, а то, что потом сделаешь для одного человека, всё тебе мало будет казаться.

─ Снова знаки дурные мне подаёшь! – Разозлился Илья. – Я уже привык сам жить, никого и ничего мне не надо.

─ А знаешь ли ты, что сын у тебя есть? – Интересуется гость.

─ Зачем ты душу мне рвёшь? Какой еще сын! Один я как перст, калека безногий.

─ Нет. Не один. Ждала она тебя, очень ждала. Сил не хватило – утопилась. Сына от тебя родила, Эрликом назвали. Школу закончил, куда ему дальше? Возьми его к себе. Только не говори, что отец ты ему, обозлиться, не простит. Хотя злиться ему на меня надо, и тебе тоже.

Илья от таких слов побледнел, голову в руки уронил, разрыдался и от счастья, и от горя.

─ Простишь ли ты меня, Илья Монастырёв? – Спрашивает незнакомец.

─ За такую весть, что сын у меня объявился, прощу тебя, богом клянусь, только не знаю за что.

─ А за то, – продолжает гость, – что это я тебе капкан волчий на тропу поставил, да за то, что ей сказал, что вижу шаманьим взглядом, что у тебя жена и сын в городе и, что счастлив ты. А на следующую ночь утопилась она. Грех на мне неискупимый, и я его как мог делом исправлял, растил Эрлика, при себе держал, от невзгод берег. Вот так-то, Илья!

─ То ли зверь ты, то ли человек, – отвечает Илья, – а только я столько страданий перенёс, что видно мне во взгляде твоём муки душевные неизлечимые. Ты у меня забрал счастье, ты и возвращаешь. Я прощаю тебя.

Тут очередь шамана пришла разрыдаться как мальчишке, все слёзы вылил, что столько лет в сердце держал. Всю ночь проговорили они, что да как делать с Эрликом, как его с Ильёй Павловичем познакомить.

Порешили, что привезёт его через пару недель Николай в Красноярск и подадут они документы в Лесохозяйственный институт. Уж Илья Павлович о поступлении похлопочет. А заночевать придут к нему, якобы как к старому другу дяди Николая. На том по рукам и ударили.

Так оно и пошло. Эрлик не столько в общежитии вечера проводит, сколько у Ильи Павловича живет. Крепко мальчишка к одноногому привязался. Всё-то у него «дядя Илья сказал» да «дядя Илья велел так сделать». Даже у Николая летом в тайге надолго не задерживается, стремиться всей душой к Илье Павловичу. Николай и не в обиде, напротив, разве оно плохо, что сын при отце, хоть и не знает того.