Лоуренс Блок - Прогулка средь могильных камней

— Ну и как, обкатал? Конечно, не мое дело тебе советовать, но может, будет лучше, если я им позвоню? Ты, безусловно, говорил сдержанно и с должным сочувствием, но почему-то мне кажется, что когда об изнасиловании говорит мужчина, возникает подсознательная мысль, что он получает некоторое удовольствие от всего этого.

— Знаю.

— Я хочу сказать, что достаточно тебе произнести слова «фильм недели», как женщине тут же слышится подтекст, что жертву изнасилуют опять в какой-то пошлой драме. То-есть, такое впечатление, что все происходит СЕЙЧАС.

— Ты права. Все прошло довольно гладко, особенно в разговоре с Манхэттеном, но ощущалось сильное сопротивление.

— Ты все проделал замечательно, милый. Но можно я попробую?

Сперва мы с ней прокатали сценарий, чтобы убедиться что она все хорошо усвоила, затем я позвонил в Отдел по борьбе с сексуальными преступлениями в прокуратуре Куинса и передал ей трубку. Элейн разговаривала минут десять, очень вежливо, серьезно и профессионально, и когда повесила трубку, я изобразил аплодисменты.

— Как тебе? — поинтересовалась она. — Не слишком искренне?

— Ты была великолепна.

— Правда?

— Угу. Меня почти пугает искусство, с которым ты лжешь.

— Понятно. Когда я слушала твою беседу, то подумала: «Он ведь такой правдивый. Где же он научился так лгать?»

— Никогда не встречал хорошего полицейского, который не был бы искусным лжецом. Ведь ты все время вынужден играть какую-нибудь роль, приспосабливаясь к человеку, с которым имеешь дело. И такое умение еще важнее в работе частого детектива., потому что все время занимаешься поисками информации, которую юридически не имеешь права получать. Так что, если у меня неплохо получается, можешь считать это частью профессиональной подготовки.

— И я тоже. Если подумать, я тоже все время играю роль.

— И,кстати, прекрасно ее сыграла прошлой ночью.

— Это утомляет, верно? — глянула она на меня. — Я имею в виду, лгать.

— Хочешь на этом закончить?

— Ни за что, я только вошла в роль. Куда еще звонить? В Бруклин и Стейтен Айленд?

— Забудь о Стейтен Айленде.

— Почему? Там не бывает преступлений на сексуальной почве?

— В Стейтен Айленде любой секс — преступление.

— Ха — ха!

— Да, насколько мне известно, там есть такое подразделение, хотя количество подобных преступлений несоизмеримо с другими районами. Но я что-то слабо себе представляю нашу троицу, мчащуюся по мосту Верранцано, одержимую целью кого-то изнасиловать и изувечить.

— Значит, мне остался один звонок?

— Ну, вообще-то есть подразделения по сексуальным преступлениям в различных более мелких полицейских участках, и частенько имеются специалисты по расследованию изнасилований в частных участках. Нужно просто попросить дежурного переадресовать звонок соответствующему лицу. Могу составить список, но не знаю, сколько ты можешь потратить на это времени.

Элейн одарила меня призывным взглядом.

— Если у тебя есть бабки, золотко, то у меня найдется время, — лукаво сообщила она.

— Вообще-то, не вижу, почему бы действительно не заплатить тебе за эту работу. Почему бы не включить тебя в счет для Кури?

— Ой, да ладно тебе. Ну, почему стоит мне найти что-то, что мне действительно по душе, как тут же кто-то пытается дать мне на этом заработать. Нет, кроме шуток, я не хочу никакой платы.

Я слонялся по комнате, пока Элейн улещивала какого-то сотрудника прокуратуры Бруклина, потому отправился в библиотеку, оставив ей список телефонов. Не было никакой необходимости стоять у нее над душой. Элейн действовала безукоризненно.

В библиотеке я вернулся к занятию, которому посвятил все предыдущее утро, то есть просмотру микрофильмов с содержанием «Нью-Йорк Таймс» за последние полгода. Я не искал сообщений о похищениях, потому что на самом деле не очень рассчитывал, что о действиях моих орлов сообщали именно как о похищениях. Я предполагал, что они периодически хватали кого-то прямо на улице в отсутствие свидетелей, или эти свидетели не потрудились сообщить об увиденном в полицию. Я искал сообщения о жертвах, найденных в парках или аллеях, в частности, изнасилованных и изуродованных, искалеченных особым образом.

Проблема заключалась в том, что такие подробности редко попадают на газетные полосы. Стандартная полицейская практика — избегать давать прессе подробности о нанесенных повреждениях, чтобы оградить себя от лишних проблем — ложных признаний, лжесвидетелей и подражателей. Пресса же, со своей стороны, норовит дать как можно больше деталей, поэтому когда новость доходит но читателя, трудно сказать, как в действительности было дело.

Несколько лет назад в Нижнем Ист-Сайде орудовал сексуальный маньяк, убивавший мальчиков. Он затаскивал их на крыши, душил или резал, отрубал половой член и уносил его с собой. Он занимался этим достаточно долго для того, чтобы полицейские дали ему кличку. Они прозвали его Чарли Членорез.

Полицейские репортеры, естественно, звали убийцу также, но только не в печати. Ни одна газета Нью-Йорка не сообщала читателям о его маленькой особенности, и не было никакой возможности напечатать эту кличку, чтобы читатели не догадались, какой именно член он отрезал. Так что репортеры никак его не называли, писали лишь, что убийца уродует свои жертвы, что могло подразумевать все, что угодно, от ритуального вспарывания живота до паршивого обрезания волос.

Может, сейчас пресса стала менее сдержанной.

Уяснив, наконец, что мне нужно, я просматривал микрофильмы гораздо быстрей, чем вчера. Не требовалось изучать все материалы, достаточно лишь раздеа Метрополитен, где печатались местные криминальные новости. Самым значительной помехой для меня было то, чем я всегда страдал в библиотеках: тенденция отвлекаться на что-то интересное, но не имеющее никакого отношения к тому, зачем я сюда пришел. К счастью, Таймс не публикует комиксов, не то мне пришлось бы бороться с искушением проглотить шестимесячный цикл какого-нибудь «Доктора Сэведжа».

В конечном итоге в моем блокноте числилось порядка полудюжины случаев, возможно связанных с делом Кури. Особенно один. Жертва, студентка старшего курса бухгалтерского факультета Бруклинского Колледжа, пропала за три дня до того, как ее обнаружил любитель птиц на Гринвудском кладбище. В заметке указывалось, что девушка была изнасилована, половые органы изуродованы. Это навело меня на мысль, что кто-то хорошо над ней поработал ножом для нарезания мяса. Все указывало на то, что она была убита где-то в другом месте, а уже труп брошен на кладбище. А полиция сделал такой же вывод относительно Мари Готтескайнд: что она была уже мертва, когда убийцы бросили ее тело на поле для гольфа в Форест Парке.