Алексей Герасимов - Констебль с третьего участка (сборник)

– Айвен, дружище, ты что же, уже по службе соскучился? – рассмеялся Стойкасл, когда я вернулся в зал приёма. – О, и мистер Адвокат здесь! Неужто вас опять арестовали?

– Доброе утро, констебль, – поздоровался журналист. – Я хочу взять интервью у вашего художника по поводу неизвестной иконы Эндрю Флорина.

– Хм. Запрета на это не было… Айвен, проводишь?

– Разумеется, Леган, – кивнул я.

Проводив мистера Адвоката к мистеру О’Хара и представив их друг другу, я, не забыв шепнуть художнику, чтоб о самоубийстве Маккейна помалкивал, наконец отправился домой. Газовые фонари на улицах уже начали гасить, слышался звон первой конки, так что до своего обиталища я не пешком пошёл, а доехал. Сняв форму и почистив её, я перекусил бутербродами и лёг спать. У Мэри нынче тоже свободный день, вечером и сходим на представление. Записку для неё я в участке оставил – ребята не подведут, доставят ей с посыльным в лучшем виде.

С этими мыслями я заснул и спал без сновидений до двух дня.

Проснувшись и, в некотором роде, позавтракав, я первым делом извлёк из шкафа свой лучший, выходной, костюм в мелкий рубчик и повесил его отвисать, погладил сорочку, почистил цилиндр из светлого шёлкового плюша с серой лентой (когда-то он мне стоил очень дорого, и я берёг его для сватовства), начистил серебряные запонки, потом немного повозился с ремонтом напольных часов и отправился за Мэри на кебе. Да, дороговато это, но запылить костюм мне не улыбалось.

Добравшись до особняка старой миссис О’Дэйбигалл, где служит горничной моя Мэри, я постучал в дверь чёрного хода и, когда она открылась, поприветствовал дворецкого, приподняв шляпу:

– Добрый день, мистер О’Генри.

– Здравствуйте, мистер Вильк, – кивнул тот. – Проходите, мисс Сью уже почти оделась, она с другими девушками что-то доделывает в своём туалете. И, должен заметить, вы превосходно выглядите сегодня, констебль.

Он добрый малый, на самом деле, просто должность у него такая.

– Благодарю вас, – ответил я, проходя в дом. – Сказать по чести, я несколько волнуюсь. Всё же Императорская опера, где бывает весь свет, – не буду ли я там смотреться нищим бродягой?

Дворецкий отступил на пару шагов назад и, склонив голову набок, начал внимательно меня рассматривать.

– Хм… – наконец вынес он вердикт. – Насколько я понял из присланной вами записки, вы будете сидеть в ложе для репортёров?

– Да, именно так и есть.

– Хм… Запонки простоваты, но в целом – вполне достойно. Можете не переживать, там вы будете смотреться вполне уместно. А вот и ваша спутница, – кивнул он в сторону лестницы.

Я обернулся и, честно говоря, обмер. Мэри и так раскрасавица, а тут – слов нет. Одета она была в строгое, но элегантное платье бистрового цвета [10], край юбки, отвороты рукавов, ворот и грудь на блузе были украшены накладками цвета старого золота. Голову моей невесты венчала шляпка, а на левом плече виднелась изящная серебряная брошь в виде веточки остролиста.

– Сударыня, – я приподнял цилиндр и протянул руку, – разрешите вас сопроводить в театр?

– Окажите мне любезность, сударь, – ответила Мэри.

Так получилось, что к Императорской опере мы прибыли одновременно с коляской семейства Крагг, также решившим сегодня посетить это заведение. Сэр Долий в смокинге и цилиндре и его супруга в роскошном платье цвета экрю [11]с турнюром смотрелись, разумеется, гораздо выигрышнее нас, однако именно они поздоровались с нами первыми.

После того как мы обменялись приветствиями, миссис Крагг предложила побыть нашим гидом по театру – до начала представления оставалось ещё двадцать минут, и сидеть в ложе просто так, как она выразилась, было довольно глупо. Её супруг поддержал предложение, и, хотя я испытывал неловкость в обществе людей света, отказать было бы с моей стороны невежливо – пришлось соглашаться.

– И не надо, не надо смущаться, мистер Вильк, – улыбнулся сэр Долий. – Обо мне «Светский хроникёр» ни разу не писал, хотя я не последний человек в Адмиралтействе, Первый сюрвейвер [12]всё же, а вот о вас эта газета сегодня упоминала дважды. В утреннем и дневном выпусках.

– Скажите, кстати, это правда то, о чём сегодня писали? – спросила его жена. – Я состою в Дубровлинском католическом обществе, и для меня очень важно это знать.

– Простите, мэм, но я не читал сегодняшних газет. Не подскажете, что именно там писали?

– О! О том, что вам явилась чудотворная икона Святой Урсулы, благодаря чему и удалось задержать убийц несчастной матери Лукреции.

– Того, кто нанёс ей удар, увы, задержать не удалось, – честно ответил я. – А остальное – чистая правда. Неизвестная работа мистера Эндрю Флорина.

– Потрясающе! – восхитилась миссис Крагг. – Голубчик, но я требую от вас подробностей.

В которой констебль Вильк начинает понимать чувства зверей в зоосаде, узнаёт о богатстве фантазии газетчиков, целях злоумышленников, а также об истории одного знакомства

Нам, констеблям, раз в месяц вообще-то положено в оперетту или театр ходить. За счёт казны. Чтобы, как говаривает сержант Секли, своей дурью и рылом деревенщины полицию не позорили. Ну так, доложу я вам, оперетта и Императорская опера – это небо и земля.

В первую очередь, конечно, размер. Оперетта имеет зал на две с половиной сотни человек, это партер и два уровня балконов. А в опере – огромный, подковообразный зал, окружённый светло-бежевыми, богато украшенными позолотой балконами в шесть ярусов, освещённый громадной хрустальной люстрой с редкими каолиновыми электросвечами (по паре таких светильников, кстати, имелось и в каждой ложе, по одному – на каждом балконе), светлый, яркий, огромный, без труда вмещает до двух тысяч человек. И не пустует ведь, несмотря на цены билетов и в буфете!

Что касается фойе, так тут сравнивать и вовсе нечего. Начать с выложенной мрамором разных цветов лестницы в вестибюле оперы, продолжить первым фойе, изукрашенным мозаикой с золотым фоном, а дальше полное зеркал, статуй и картин большое фойе с расписным потолком, переходящее в Зеркальный салон – место, где можно подкрепиться вкусно, изысканно и очень-очень дорого… Дворец и лачуга, вот как можно сравнить Императорскую оперу с опереттой.

Ну и уж разумеется, что именно в опере певцы, актёры и музыканты самые-рассамые во всём Эрине. Прямо скажу: весь первый акт я с отвисшей от восторга челюстью просидел. До того это всё прелестно было – сил передать нет!

Но прозвенел звонок, возвестивший начало перерыва, и я с удивлением отметил, что от долгого неподвижного сидения у меня затекло всё тело. Понятное дело – с непривычки. Мы – народ простой, нам сидеть в креслах с газетой часами не с руки, весь день движемся да вертимся – вон и Мэри, гляжу, аккуратно так плечами повела. Тоже, выходит, засиделась.