щуп

Зачем и почему он жил? Каким богам и идеалам посвящал свою нелепую борьбу? Да и была ли какая-то особая борьба? Рыба бьется на крючке, когда ее подтягивают к берегу, маленький краб отважно щипает клешнями любопытного аквалангиста. Но разве это борьба?

Остановившись напротив газетного киоска, Валентин бессмысленно уставился на заголовки газетных передовиц, тщетно пытаясь расшифровать англоязычные названия импортной бижутерии...

Минут через пять он решился. Деньги, отыскавшиеся в карманах, пришлись кстати. Немного, но как раз на дюжину сочных роз. Юная продавщица не поленилась завернуть их в золотистый целлофан и даже обвязала атласной лентой.

Хлопнул стартовый пистолет, и время понеслось вскачь, одолевая барьеры, подхлестывая нерадивые обстоятельства. Куда он шел? Разумеется, к ней! Потому что больше идти было некуда. Холод предыдущей встречи был забыт, Валентин не желал ничего знать. Не же-лал!..

Возле знакомого дома он по привычке проверился. Зайдя в подъезд, некоторое время стоял прислушиваясь. За ним не могли идти. С Климом Лаврентьевичем они отсекли последние хвосты, и все-таки Лужин чувствовал необходимость быть настороже. Куда угодно он мог бы их привести, но только не сюда!

Поднимаясь по лестнице, Валентин с некоторым удивлением провел пальцами по стене. Многое он, оказывается, помнил. Это было странное ощущение. Словно состоялся некий переброс во времени. И снова он жил под этой крышей, слышал многоквартирное бормотание, в котором сливалось все - и чужие шаги с голосами, и гомон телевизоров с магнитофонами, и шум воды, перемежаемый грохотом кастрюль.

- Ты дрожишь, как птенец, вывалившийся из гнезда, - произнес он вслух. - Беда птенцов в том, что они не умеют лазить по деревьям, но ты-то ведь с этим справишься?

В два присеста он одолел оставшиеся пролеты. Постучал в дверь костяшками пальцев. Так было лучше и проще, чем давить на пуговку звонка.

К счастью, обошлось без родителей и прочих неуместных посредников. Дверь отворила Виктория.

- Ты? - она побледнела. - Я почему-то подумала...

Не давая ей договорить, Валентин неловко протянул свой букет. Сейчас он показался ему откровенно нелепым. И эта дурацкая лента!.. Валентин с треском сорвал ее, скомкав, сунул в карман.

- Это тебе, - он отчего-то торопился. Может быть, боялся ее слов, любое из которых могло развернуть его от двери, низринуть в пустоту, караулящую пролетом ниже. Наверное, нервозность Валентина передалась и ей. Приняв букет, Виктория уронила пару цветков. Не поддерживаемый лентой целлофан развернулся, благоухающая конструкция стала рассыпаться. Валентин поднял цветы, но руки у Виктории ходили ходуном, розы продолжали сыпаться.

- Эта чертова лента!.. - он суетливо полез в карман.

Вконец растерявшись, Виктория пролепетала:

- Их так много...

Еще несколько роз упало на ковер, и Валентин разъярился.

- Давай уж сразу! - он взял из рук девушки букет и бросил на пол. Виктория растерянно моргала.

- Зачем? - она попыталась нагнуться, но он удержал ее.

- Не надо, Вика! Пусть лежат.

- Я поставлю их в вазу...

- Пусть лежат!..

Ни она, ни Валентин, должно быть, не понимали происходящего. Говорилось не то, говорилось не так, но и к этому говорившемуся они не прислушивались.

Медленно выпрямившись, Виктория неловко кивнула в сторону гостиной.

- Ты пройдешь?

Кивнув, он со стуком захлопнул за собой дверь - тихонько прикрыть не получалось. Стянув ботинки, зашагал следом за хозяйкой. Прямо по рассыпанным розам.

Может быть, в эти секунды все и решилось окончательно. Тоненькая ее фигурка в свитере, до боли знакомый разворот плеч, тугой пучок волос на затылке - все вдруг соединилось в единую критическую массу, что мгновенной вспышкой уничтожило последние колебания. Мир раскололся на две неравнозначных части, одна из которых, распадаясь в прах, уносилась в бесконечность. Оставшееся - знаменовало собой мир. Иного ему не предлагалось, иного более не существовало. Шагая, Валентин внезапно почувствовал то, что, возможно, дается человеку прочувствовать лишь раз в жизни. Это походило на горькое озарение. Просвеченная рентгеном, на один миг, вселенная предстала перед ним в пугающей своей обнаженности. Люди вгрызались друг в друга, предпочитая губам зубы, слепо шарили в поисках идеалов, хватаясь за гнилые сучья, и там, где следовало только шагнуть, пускались в изнуряющие забеги. А главное всегда находилось возле...

Глядя на Викторию, Валентин вдруг понял ее всю разом - через походку, движение рук, положение полусогнутых пальцев... Понял ее незащищенность, ее обиды, помноженные на маленькую хрупкую гордость. Кто-то у нее, возможно, был. Но что с того? Какой пустяк! Да пусть бы она сто раз побывала замужем!

Садняще заныло сердце. Каждый удар сопровождался болезненным всполохом, и горло сдавило знакомой судорогой. Валентин невольно прижал руку к груди. Сердце могло преждевременно разорваться. Возможно, оно было и к лучшему. Не от пуль, так от инфаркта. Тяжело застучало в висках, сознание закружило, потянуло ввысь, точно невидимая труба гигантского пылесоса спустилась из поднебесья и принялась заглатывать пространство. Валентин прислонился к стене, мельком подумав, что так, по всей видимости, и умирают. Лет в шестьдесят или семьдесят. Ему было вдвое меньше.

- Вика!..

Но она и без того спешила к нему. Быстро расстегнула ворот, потянулась ко лбу, но он перехватил тонкие руки, осторожно сжал.

Он ли ее притянул или она качнулась навстречу, но, уже обнимая девушку, Валентин ощутил, как куском брошенного в печь свинца сердце плавится в неведомом жару. Боль исчезала, уплывала грозовой тучей. Жутковатый пылесос, хрюкнув, отключился.

- Где же ты был? После того звонка... Я же постоянно ждала. Тебя ждала...

Он молчал, не в силах произнести ни звука. Дрожащие пальцы, на которых еще угадывалась кровь Баринова, путались в ее густых волосах. Не хотелось сдерживаться, да он и не сдерживался. И не хотелось ровным счетом ничего понимать. Все было сложно и все было проще простого. Но для этого второго следовало чуточку осадить разум, что и проделывает с людьми сплошь и рядом Любовь. Благая глупость сливается с мудростью, а ложь - с добрым порывом. Легко ли целовать губы, к которым уже через тридцать лет муравьиными тропками сбегутся морщины? Должно быть, легко, иначе все бы на свете остановилось. Давным-давно...